…Сквозь зеленые бархатные шторы в кабинет не пробивалось ни лучика, сквозь массивную дубовую дверь — ни звука из внешнего мира. В кабинете царил полумрак, колеблемый лишь бегающими по книжным полкам отсветами огня в камине. Огонь прикрученного до минимума газового рожка почти не давал света.
За солидным письменным столом сидел плотный лысоватый человечек с черной бородкой, всецело поглощенный весьма кропотливым и подозрительным делом: он вскрывал конверт, стараясь не повредить печатей. Наконец, с помощью небольшого загнутого ножа, нагретого в пламени рожка, ему это удалось. Человечек удовлетворенно заурчал себе под нос какую-то игривую мелодию и потер короткопалые волосистые ручки. Он отложил письмо, как бы желая продлить удовольствие, тщательно набил трубку, закурил и только после этого приступил к чтению письма.
Написанное на лиловой бумаге тонким женским почерком, оно гласило:
Дорогой Франсуа,
я получила Ваше письмо, и оно весьма огорчило меня. Его сухость, его холодный тон так не похожи на Вас! Мне не верится, что Вы настолько охладели ко мне после стольких счастливо прожитых лет. Вы сердитесь на меня, но за что? Неужели Вы в самом деле поверили в те слова, что были сказаны в минуты горячности, неужели Вы можете думать, что я хоть на мгновение, хотя бы мысленно изменила нашей любви? О, конечно, это не так. Мне хочется думать, что наши отношения способны преодолеть размолвку… Ведь я объяснила Вам в письмах, что заставило меня так поспешно покинуть Вас и детей. Если бы не Ваша несдержанность в момент моего отъезда, между нами никогда не было бы никаких недоговоренностей, о которых я искренне и всею душой скорблю все бесконечное время нашей долгой разлуки… Сейчас здоровье моей матушки, подорванное кончиной отца, пошло на поправку, опасности для ее жизни более нет, и я могу ближайшим пароходом отбыть домой, к Вам и нашим дорогим детям, о которых я непрестанно думаю. От души надеюсь, что они здоровы и счастливы… Пароход пойдет в следующем месяце. Итак, до скорого свидания, поцелуйте Анри, Мими и Жюльена.
Вечно Ваша Патрис
Человечек глумливо хихикнул, небрежно отбросил письмо, бережно вложив конверт в кожаный бювар, взял чистый лист и принялся писать:
Мадам!
Я много думал во время этой длительной разлуки, случившейся не по моей вине. Итогом моих печальных размышлений явилась горькая правда: наш брак был ошибкой. Мы долго обманывали себя, но этому надобно положить конец. Отныне Вы можете считать себя свободной от долга по отношению ко мне и к детям, который, по-видимому, Вас и так не особенно обременяет. Я буду добиваться развода на основании Вашего более чем длительного отсутствия, поэтому в Вашем приезде во Францию нет более ни малейшей надобности. Оставайтесь там, где Вам хорошо. Дети будут надлежащим образом пристроены в достойные учебные заведения, а имение я продам, дабы оно не тревожило ни меня, ни детей напрасными воспоминаниями о прошедших годах, о тех годах благополучия и уюта, которыми Вы так пренебрегли. Я дам поручение банку в Каракасе регулярно выплачивать приличествующее Вам содержание.