— Прости меня, виноват. Но, понимаешь ли, зашел на минуту, а там Глотов. Пришлось задержаться: как-никак Василий Васильевич теперь заместитель начальника пароходства. Пока докладывал о ресе, пока намечали план ремонта… Ну, а как прошла репетиция?
Обиду Муси как рукой сняло.
— Ох, не говори! — она кивком головы откинула челку со лба и внимательно посмотрела в глаза мужа, отраженные в зеркале. — Я думала, не кончится никогда. Противный режиссер, я тебе уже рассказывала о ней, эта самая Свирская, по десять раз заставляла повторять одни и те же мизансцены. Все ей не так, все не угодишь. «Хочу, — говорит, — чтобы вы играли не хуже, а лучше профессиональных артистов!» Поверишь ли, я хотела все бросить и уйти…
«Врет!» — подумал Алексей, заметив, как жена вдруг отвела глаза, начала расправлять полотенце, растянутое на бечевке. Сделав вид, будто рассматривает порез на щеке, он как бы между прочим спросил:
— Много народу было?
— Нет, клубный актив, кое-кто из начальства… Но все время мешали, ужасно мешали! Я несколько раз выглядывала из зала, думала, ты стучишь. Свирская даже замечание сделала… Ну ты скоро? Пойду, соберу к завтраку. Не задерживайся, мой хороший.
И, проведя ладонью по непричесанным еще волосам Алексея, выскользнула из ванной.
«Врет, — окончательно понял Маркевич и тут же подумал: — Пожалуй, я не ошибся. Это она шла вчера по Поморской. Она со своим героем-любовником, как его — Самотин, Самутин, Саматин? А, не все ли равно!..»
Подумал без горечи, без возмущения: этого следовало ожидать. Вот и стали понятны сдержанная настороженность Муси при встрече, резкость, с какою она оборвала Глорочку, когда та затараторила о дяде Вите, явная всполошенность Маргариты Григорьевны. «Любовник? Да, любовник. Как же это я раньше не мог догадаться о нем…»
Алексей ничего не сказал Мусе, ничем не выдал свою догадку ни в спальне после бритья, одеваясь, ни позднее, когда они вчетвером сидели за завтраком. Иероним Стефанович, как всегда, раным-рано отправился в свой институт, и за столом о нем никто не вспомнил. У тещи был умиротворенный, успокоенный вид, точно на нее благодатно действовал мир между дочерью и зятем Глорочка уписывала манную кашу, боясь опоздать в школу.
— Ты проводишь меня, папка, ладно? — попросила она. — Я хочу, чтобы ты меня проводил.
— Я сама провожу, — строго сказала Муся, и девочка сразу поникла. — Папе некогда, он спешит на судно.
А провожая мужа в прихожую, спросила:
— Ты не забудешь, Лешенька? Не задержишься? Запомни: начало спектакля ровно в восемь.
— Ах, да, премьера! — будто только сейчас вспомнил Маркевич. — Конечно, не забуду. Разве можно пропустить такое событие?