— Обо мне, может, вспомнили бы? Кому я нужен?
— Если б там, под бомбежкой, — едва ли, — старший механик сказал это жестко. — Лужица… А ты в душу в сердце к людям войди, добрый след по себе оставь. Тогда — да, человек…
* * *
В кухне они застали только Анютку. Девочка мыла посуду после ужина, когда вошли Маркевич и Коля, и встретила неожиданных гостей одновременно с радостью и как будто с грустью.
— Дядя Леша! — просияла она лучистыми, как у матери, серыми глазами. — А мы с Лорой вас ждали, ждали… — И строже, с отцовскими интонациями в голосе, Коле: — Хорош! Пропал и пропал. Или забыл к нам дорогу? — Но тут же спохватилась, виновато потупилась: — Прости, Коля…
«Знает, — про себя отметил Алексей. — И о Любе знает, и о его отце».
Мальчик тоже понял замешательство Ани, тоже опустил темно-карие, чуть раскосые, как у отца глаза. Хотел что-то ответить, но лишь судорожно вздохнул, пробормотал едва слышно:
— Ничего…
Алексей ждал: вот-вот вбежит Глорочка, войдет Степанида Даниловна… Анютка заметила его ожидание, оставила недомытую посуду, начала вытирать мокрые руки. Отводя глаза в сторону, торопливо заговорила:
— Я сейчас маму позову, она у себя в комнате. А Лариса скоро придет, пошла к бабушке, понесла картошку и хлеб… Или лучше, дядя Леша, идите вы к маме.
Их разговор услыхала Нина Михайловна, открыла в кухню дверь, тихо ахнула:
— Алексей? Наконец-то! Здравствуй, Коленька. Ты помогаешь Анютке хозяйничать? Вот и хорошо. Пойдем, Леша.
Она увела Маркевича в кабинет мужа, усадила на диван, опустилась рядом, и большущие глаза ее сразу наполнились слезами.
— Что случилось? — Алексей взял ее за руки, слегка пожал. — Василий Васильевич?
— Аня вам ничего не говорила?
— Нет.
Нина Михайловна высвободила руку платочком смахнула слезы.
— Нет больше у нас матери, Алексей, Степанида Даниловна умерла.
Маркевич вздрогнул.
— Как? Я же…
— До последнего дня на ногах была. Еще вечером с девочками шутила, ворчала на них, грозилась за косы оттаскать, если будут плохо учиться. А утром Глорочка прибегает к нам в спальню, глаза испуганные… Тяжело, Леша. Я до сих пор не могу поверить, что ее нет.
Не мог поверить, не мог смириться с этой мыслью и Алексей. Все казалось, что вот-вот откроется дверь на пороге появится невысокая, худенькая, жилистая фигурка матросской матери, и услышит он, как слышал много раз, добродушно-ворчливый голос:
— Почто, шалапут, сколько времени нос не кажешь? Или ждешь, чтобы я за вихры тебя оттрепала?
Не будет больше Степаниды Даниловны, никогда не будет… Отдала себя людям всю, без остатка, и ушла. Как же людям теперь без нее? Не только Глотову, Нине Михайловне, Анютке, но и ему самому, и Глорочке, и Коле Ушеренко — всем, кого она согревал и поддерживал немеркнущий душевный огонь лучшей из матерей? Шли с Колей, несли к ней острую боль мальчика, знали, что облегчит, утешит, а ее-то и нет…