Я все больше убеждался, что у меня здесь нет никого ближе и никто больше из окружающих не любит меня так, как дед. У меня никогда не было такого деда — кряжистого старика, крепкого хозяина, умеющего настоять на своем и постоять за себя. Дед никого не боялся и не перед кем не лебезил и не заискивал, наоборот, у него всегда была толпа просителей: одним он помогал, других гнал в шею, и, примечательно, что он разгадывал человека с первых минут разговора. Именно те, кто его боялся и испытал его гнев (иногда, возможно, неправильный), сравнивали его с купцом Диким из «Грозы» Островского. У него, конечно, бывали минуты плохого настроения, когда он мог наорать без повода, я как — то пару раз сам попал под «горячую руку», но дед, поняв, что был неправ, сам потом пришел мириться.
Познакомился я и с дедовым младшим сыном, своим дядей Николашей. Как — то сижу я, читаю в своей светелке, и вдруг без стука вваливается какой — то долговязый хлыщ с тросточкой, фатовскими усиками на испитом лице с мешками под глазами.
— А — а—а, вот наш новый дедов любимчик, дорогой племянничек Сашенька, — издевательским тоном «пропел» хлыщ, — на дедовы деньги позарился, щенок. Вот тебе, а не деньги, — дядюшка показал мне кукиш, сунув тросточку подмышку. — Я тебя научу уважать старших, сукин сын — дядюшка перехватил поудобнее свой стек и сделал шаг ко мне[2].
— Стой, где стоишь, или я продырявлю тебе ногу, — открыв ящик стола, я схватил револьвер, отступил к стене и взвел курок.
Но, на дурака мало подействовал вид оружия, он, видно, думал, что с ним шутят или вообще мозгов не имел.
— Ах ты… — Николаша взмахнул рукой наискось, намереваясь наотмашь ударить меня по шее стеком.
Я опустил ствол к полу и нажал на спуск. Грохнул выстрел, комнату заволокло дымом, запахло порохом. Николаша завизжал и выпрыгнул обратно в дверь. А вдруг я его задел рикошетом, да и вообще надо спросить в оружейной лавке патроны с бездымным порохом, французы вон делают бездымный порох, что уж бельгийцам не снаряжать им патроны к револьверу: не дай бог палить в помещении, ничего ведь не видно будет. Я осмотрел пол, потыкал в пулевое отверстие карандашом: пуля пробила под углом около 45 градусов толстую дубовую паркетину и засела где — то внизу, но семь сантиметров прошла. Деду я потом объяснил, что случайно выстрелил, разбирая оружие для чистки, но он только ухмыльнулся, видно, слуги доложили об инциденте.
Все десять дней до отъезда я занимался гимнастикой на потеху дедовым слугам, и не только им: мальчишки сбегались со всей округи и, залезая на ближайшие к дедову забору деревья, смотрели бесплатный цирк. Сначала дворник, было, принялся их сгонять, но я сказал, что не надо — пусть смотрят. Да и слуги стояли, делая вид, что заняты во дворе каким — то нужным делом, смотрели на представление. Самое интересное заключалось в том, что я не выполнял каты из каратэ, не делал медленные движения у — шу, не скакал и не стоял на голове. Только обычный комплекс гимнастики: наклоны туловища, приседания, в том числе с грузом, взяв на спину мешок с песком весом около двадцати килограммов, махи ногами. Но этого было достаточно, чтобы за спиной раздавалось: «эк его корежит»; «припадочный, наверно, молодой купец — то»; «ну так он после пожара головой повредился, видишь, страшный какой, да еще не в себе» и тому подобные замечания. Нет, видимо, не найдет дед мне в слободке невесту, раз такой слух пойдет о припадочном женихе.