— Марк, может, Рита договорится в госпитале, чтобы нас на ночь здесь оставили? В городе не пристроиться.
— Не торчите возле машины, садитесь на заднее сиденье, — раздраженно буркнул капитан. — Свалились вы на мою голову. Я надеялся и Матвеева к вам отправить, а вы сами ко мне заявились…
Комбат недовольно ворчал, переживая, как бы этот «хвост» не испортил ему свидание. Минут через пятнадцать из здания вышла Рита. Она выглядела настоящей красавицей в подогнанной по фигуре офицерской шинели с погонами лейтенанта, в зимней офицерской шапке, кокетливо сидящей на ее голове. Только грубоватые, тяжелые сапоги на стройных ногах подтверждали, что дело происходит вблизи линии фронта, а не в армейском танцевальном ансамбле. Вся она светилась радостью от предстоящей встречи с Марком. Комбат вышел из машины, обнял Риту, что-то прошептал ей на ухо.
— Не волнуйся, сейчас всё решим, — уже убегая в госпиталь, прокричала Рита. Вскоре она вернулась с пожилым старшиной, который забрал солдат и повел их во двор.
Марк усадил Риту на переднее сиденье, завел машину, и они поехали к дому, где в раздельных комнатах на первом этаже устроилась Рита вдвоем с подругой — хирургом того же госпиталя. Ехать было совсем недалеко. Машину они поставили на заднем дворе и вошли в дом. Подруга как раз сменила Риту на дежурстве, и до утра комнаты оставались в их безраздельном распоряжении. Марк помог Рите снять шинель, скинул свою, но повесить её не успел, нежные руки обвили его шею… И дальше офицер уже не замечал ни времени, ни холода в нетопленой комнате, ни бесконечного рева грузовиков со снарядами, спешащих на позиции.
Рита, прижавшись к Марку и вытянувшись в струнку, чтобы быть вровень, целовала его губы, глаза, лоб, шею, что-то шептала, жарко дыша ему в ухо. Наконец оторвалась, подняла с пола его шинель, повесила рядом со своей. За руку повела его, безропотно следовавшего за ней, к окну, усадила на стул у большого обеденного стола. На улице заметно стемнело, Рита задернула плотные шторы, зажгла фитиль керосиновой лампы, и теперь они сидели, прижавшись друг к другу, в желтоватом, мерцающем, будто живом свете. При каждом движении Рита царапалась — задевала ордена, которые Марк, собираясь в поездку, навинтил на китель. Она расстегнула его китель и прижалась щекой к свежей офицерской рубашке. Марк задохнулся, сгреб Риту в охапку, легко встал, сделал несколько шагов в глубину комнаты и бережно опустил её на большую кровать, стоявшую вплотную к стене. Жаркий, сладкий вихрь закружил и понёс их…
Марк вынырнул из него, когда бледный свет ноябрьского утра уже просочился в щель меж стеной и шторой. Рита, прижавшись губами к его уху, что-то беззвучно шептала ему. Разобрать он ничего не мог, отстранялся от неё, но она закрывала глаза, снова настойчиво прижималась к уху и шевелила губами, бесконечно повторяя одно и то же. Наконец ему удалось заставить ее сказать вслух.