— Что за группа, сколько их, видел?
— Хорошо видел. Похоже, это диверсионная группа… Пять человек в спецснаряжении. На запад ушли. Одного я зацепил. Там упаковка от индивидуального пакета валялась, бинты окровавленные. Еще ранец они бросили, вот он… Больше никаких следов не оставили. — Ефим никак не мог отдышаться.
— Ефим, давай сюда ранец, посмотрим позже. «Хорьху» каюк, придется здесь бросить. Надо быстро завести «Виллис». Матвеев серьезно ранен, а с лейтенантом совсем беда… Да и Батя сам идти не может. Давайте с Нефёдовым заводите «Виллис».
К счастью, Сергея Нефёдова пуля лишь слегка зацепила. Втроём им удалось выкатить «Виллис» из кювета. У везучего Нефёдова машина завелась с первой попытки. Батю усадили на первое сиденье, раненый лейтенант и Матвеев полулежали на заднем. Ефим кое-как устроился в багажнике. Разместились, и машина помчалась в сторону Толльминкемена. Если Матвеев страшно матерился, что его машину бросили на дороге, и грозился вернуться за ней, сбежав из госпиталя, то раненый лейтенантик бредил в полубессознательном состоянии:
— Намокли письма… Они найдут эти мокрые письма…. Они всех арестуют… всех… — монотонно повторял он и снова впадал в забытье. Что это за письма и кто их найдёт, так никто и не понял.
По дороге завезли раненых в ближайший медсанбат в Баллупёнен. Там сразу же осмотрели повреждённую ногу полковника. Перелома не было, и Батя ложиться в госпиталь отказался наотрез.
Когда машина подъехала к железнодорожному вокзалу Толльминкемена, совсем стемнело. Командира полка под руки отвели в штаб, а Нефёдов повёз комбата и сержанта в расположение второй батареи. Ефим разбирал содержимое немецкого ранца и думал о раненом лейтенанте, никому не известном, который случайно отправился с ними в эту поездку и пулю в бок поймал случайно, и все о каких-то письмах беспокоился, может, в свой последний, предсмертный час. Убили бы его на старом месте, среди однополчан, так хоть память о нём сохранилась бы… Вот так — жил человек, и нет его, не успел корни пустить, зацепиться в новом полку. А Марк всё никак не мог отойти от горячечного возбуждения схватки. Он понимал, что в конечном счете все в мире рушится, нет ничего вечного, тем более в отношениях между людьми. Как научиться жить и любить с осознанием незащищенности своей любви, хрупкости и конечности всего, что ты любишь? Но после нескольких часов счастья с Ритой в возможность собственной гибели, даже случайной, поверить было невозможно.
— Подумай только, Ефим, они километров на двадцать углубились за линию фронта. Что это за группа такая? И раненого забрали, и ушли легко.