Но Хорас обычным человеком не был, в оценке сил своего противника не нуждался, и потому ничто его не насторожило. Тем неожиданней явилось для него нападение, ибо Маколей вдруг резко пришпорил своего коня и бросился вперед, презрев все вступительные церемониалы битвы. И улыбка молодого короля стала страшной, когда с первых же секунд обнаружилось, что кем бы там ни был Хорас – духом или не духом, – но мечом по сравнению с Никсой он владеет неважно. Будь он обычным человеком, с ним было бы кончено в полминуты.
Меч Маколея был, казалось, повсюду вокруг него, обратившись в сверкающий вихрь. Автоматически начав защищаться и отступая, Хорас сразу же пропустил несколько страшных ударов, которые, впрочем, не причинили ему ни малейшего вреда, разрубив только латы и беспрепятственно пройдя сквозь нематериальную плоть. В числе их был и удар по голове, смявший вороненый шлем, магический удар, которого должен был дожидаться Босоногий колдун.
Однако и Аркадия Степановича стремительная атака молодого короля захватила врасплох, и он замешкался в удивлении, ибо давненько не видывал ничего подобного на своем долгом веку. Перед ним был истинный мастер меча, владеющий не только сложнейшими приемами этого искусства, но и умеющий вводить себя перед боем в то единственное состояние духа, которое безотказно дарует победу. Только равный мастер мог бы устоять перед ним… или бессмертный.
Баламут Доркин попросту застыл в восхищении, позабыв обо всем напрочь при виде столь великолепного зрелища. Каждое движение Маколея было настолько прекрасным в своей точности, словно рука его и меч были единым целым, и даже конь под ним следовал ритму и грации наносимых ударов, слившись со своим всадником и его оружием в одно немыслимое существо. И только когда Баламут начал неистово орать, приветствуя каждый выпад короля, Босоногий колдун очнулся и вспомнил о собственной роли в этом трагическом спектакле, обреченном на провал. Он увидел вмятину на шлеме Хораса – глубина ее явственно свидетельствовала о нечеловеческой сущности владельца, ибо человек ударом такой силы был бы сразу сметен с коня, – и, обругав себя, полностью сосредоточился на ожидании следующего удара.
Казалось, у Хораса не было ни единого шанса – ни убить Маколея, ни бросить в него камень стау. То есть бросить-то камень он, конечно, мог, но вот попасть… Демону потребовалось некоторое время, чтобы понять это. И тут же следом он понял, что Никса знает о камне стау. Со своею по-прежнему пугающе-безмятежной улыбкой Маколей стерег его левую руку, и ясно было, что при первой же попытке броска камень улетит, отбитый мечом, в неизвестном направлении. Но Маколей не просто стерег его руку. Хорас, опомнившись от первоначального ошеломления, обнаружил, что тот попеременно целит ему то в голову, то в левый кулак, пытаясь выбить камень, раз уж отрубить руку невозможно. Оставалось только парировать удары, поскольку о нападении нечего было и думать. Позволить себе такую роскошь, как убить Маколея, Хорас не мог, и молодой король знал это, а промахнуться, бросая камень, было слишком рискованно. Но на стороне Хораса было время… рано или поздно смертный должен устать. И тогда… Подумав об этом, демон усмехнулся и позволил себе слегка расслабиться.