Он взялся за весло и с силой погрузил его в воду.
– Подождите, – уныло сказал Овечкин. – А где искать этих… сытых духов, вы знаете?..
На душе у него было тяжко, очень тяжко.
Лодка медленно двигалась в неизвестном направлении все по тому же проходу среди скал, и, казалось, это будет длиться вечно. Черная вода, мертвенная, давящая тишина, нарушаемая только всплесками весла, призрачный неживой свет и ощущение нависшей над путниками угрозы… Как объяснил Ловчий, для тех, кто принадлежал к Страже, время и место не имели почти никакого значения в поисках ворот в другой мир. Тут действовали какие-то иные, не понятные непосвященным принципы, и к любым воротам стражники могли попасть почти из любого места – все на самом деле решала та самая пластинка в виде многолучевой звезды, что лежала у него в кармане. Она была своего рода опознавательным знаком стражников, служила для них пропуском и проводником. А искали они сейчас ворота в мир, который можно было бы назвать преддверием рая в противоположность тому миру, где они в данный момент находились, и там, у ворот, Ловчий с Пэком предполагали получить какие-нибудь сведения о нужном им месте, если, конечно, таковое место где-нибудь существовало. Михаил Анатольевич от души надеялся, что его не существует. И все объяснения были не слишком понятны ему и не больно-то нужны. Выслушал он их больше из вежливости, чем из интереса.
Он никак не мог уяснить себе, чем смерть Хораса и освобождение его, Овечкина, из плена смогут помочь принцессе Маэлиналь, которую он вовсе не надеялся когда-нибудь еще увидеть. Оставалось думать, что во всех этих действиях кроется некая магическая, известная одному отцу Григорию подоплека. И в голове у Овечкина была путаница, а на душе – тяжесть. Наверное, все были правы, кроме него… вот ведь даже Фируза приняла сторону неумолимых провожатых. Он почти готов был признать их правоту, особенно когда заставлял себя вспоминать о том, что было бы, если бы чатури не открыл тайное заклятие против Хораса. И все же мысль, что он едет искать смерти Хорасу, едва не сводила его с ума. И почему только это заклятие не могло убить их обоих сразу вместо того, чтобы обрекать на плен?! Никто бы уже и не мучился. Вот только принцесса Май… Воспоминание о печальной ее красоте и об ожидающей ее трагической участи тоже терзало душу Овечкина. И вновь он чувствовал себя марионеткой, которую дергает за ниточки невидимый кукольник – судьба, не оставляя права ни на какие простые маленькие желания и поступки, которые были бы ему по плечу.