«Да, — думал Черкашин, — пока еще глухи и необжиты эти таежные берега. Знает ли Зоя, что здесь ей будет труднее? Может быть, уехать ей в другую партию, скажем, на линию Кругобайкальской железной дороги? Можно помочь ей».
В доме приезжих Черкашин прошел в комнату геодезистов и остановился на пороге: шло собрание.
Председательствовал очень воинственно настроенный Сережа Старовойтов. Рядом с ним стоял, расставив ноги, крепко сбитый, сероглазый паренек среднего роста, в щеголеватой форменке, видимо, физически очень сильный, и с такой густой шевелюрой, что никакая расческа не могла проложить пробора. Он смущенно, но чуть снисходительно улыбался. У окна, в сторонке, сидела Зоя, с застывшим безучастным выражением лица.
Черкашин прислушался и понял, что разбирается проступок помощника капитана Харченко, и присел на крайнюю табуретку.
— Товарищ Харченко, — говорил Старовойтов. — Что ты все о службе… Ты вот расскажи, как тогда у тебя получилось?
Харченко переступил с ноги на ногу и кинул быстрый взгляд на Зою.
— Это тогда вечером? Все же знают, — обиженно сказал Харченко. — Ну, так… Малость выпил… Вышел на берег и встретил капитана. Он мне говорит: «Не ходи на катер». Спрашиваю: «Почему?» Он говорит: «Катер — не вытрезвиловка». Я, конечно, обиделся и погорячился. Сказал капитану несколько слов и ушел домой.
— Какие слова? — не отставал Старовойтов.
— Такие, что могу совсем с катера сойти. На другой уйду, на Байкале катеров много, а с ним плавать не буду. На следующий день и не вышел… Потом одумался, с капитаном помирился.
— И все? — настойчиво спросил Старовойтов.
Харченко неприязненно оглянулся на него и опять кинул тревожный взгляд на Зою. Но девушка не смотрела на него.
— Еще было, — твердо, с хрипотцой выговорил Харченко. — Многое сказал тогда неправильно. Зоя все это знает. Была у меня к ней обида и на капитана подозрение. Ну, ведь вы знаете, — он обвел всех виноватыми страдающими глазами. — Ревность горела… Вот и сказал. А повторять здесь не буду, — решительно добавил он. — Перед Зоей я извинился. Правда, Зоя? — с мольбой спросил он.
Но Зоя сидела у окна все с тем же безучастным выражением, только губы у нее побледнели.
— Эх, Гриша, душа морская! — иронически сказал кто-то.
Харченко молча посмотрел в ту сторону.
— А ты знаешь, что Барышева уходит от нас? — спросил Старовойтов.
— Знаю, — мрачно отозвался Харченко.
— Знаю, знаю, — высоким голосом раздосадованно заговорил Старовойтов. — На собраниях тебя не остановишь, а сегодня язык присох.
— Присох, — согласился, все больше мрачнея, Харченко.