Инга сделала каменное лицо:
– Он едва не стал моим мужем, но, что называется, Бог миловал, – она уклончиво повела плечом, поджала губы.
Василий посмотрел на начальницу с сомнением, усмехнулся:
– Да вы, Инга, прямо героиня сентиментального романа: все вас хотят, а вы всем отказываете, навлекая на голову гнев отвержденных кавалеров. Боюсь вас!
Инга криво усмехнулась:
– Я сама себя боюсь. Кстати, с чего вы решили, что меня можно называть по имени? Не помню, чтобы я вам это разрешала.
Швецов задумчиво отвел взгляд:
– Язык не поворачивается называть по имени-отчеству после того, что между нами было. Я вообще считаю, что после этого должен на вас жениться. Но, боюсь, с такими взглядами окончательно прослыву в ваших глазах провинциалом.
В карих глазах искрилось жидкое золото, будто отблески ночного костра.
Инга уловила иронию, пробормотала:
– Прекратите эти идиотские намеки, – а рука невольно потянулась к пуговицам на блузке, щеки предательски покраснели. Она откашлялась, прогоняя неловкость. – Что вы собираетесь делать с вашим чудо-списком?
Швецов стер с лица улыбку, посерьезнел:
– Будем отрабатывать все версии. И начнем с того, что отправим вас домой спать: вам надлежит изображать спокойствие мультяшного Угвея.
Кроме шуток: он выставил ее за дверь ее собственного кабинета!
– Не заставляйте меня перекидывать вас через плечо и выносить из офиса, – проговорил, вручая джемпер и сумочку.
Инга вырулила на проспект. Пустынный в этот час, почти сказочный. С влажным после дождя асфальтом и россыпью огней, помноженной бликами. Инга приоткрыла окно иномарки, вдохнула влажный воздух. Хорошо-то как. Так хорошо, что никуда не хотелось. Ни домой. Ни в гости. Не хотелось говорить, объяснять, улыбаться.
Хотелось еще вот этой свежести на щеках и искрящегося полумрака.
Съехав с моста, на притормозила, прижалась к обочине. Вышла из машины и подставила лицо ночному небу. Изморось поцеловала лениво, смахнула усталость. Легла на плечи легким покрывалом. За спиной шелестели авто, торопились, жались к стоп-линиям у светофоров. А она стояла на мосту, позволяя себе не думать, не решать, не чувствовать.
Пять минут. Всего пять минут, ей больше не надо.
Она оперлась ладонями в скользкий парапет, заглянула в тягучие воды Москвы-реки. Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянии[7]… Швецов прав в том, что нужно переключиться на что-то. Тогда она увидит ситуацию в новом, скорее всего, единственно правильном свете. Оказаться над проблемой, а не в ней.
– Все верно, – сказала сама себе, вглядываясь в томящуюся черноту реки.