Лазарь на удивление быстро смирился. Сдерживая очередной приступ кашля, он поплёлся к лежанке, на ходу расстёгивая брюки. Варя кивком головы велела Владу идти за ней.
— Посмотрите. Вдруг я не смогу проехать завтра, а надо обязательно три укола сделать. Потапыч сказал: хорошее лекарство, из гроба поднимет.
— Уж и в гроб уложили, — бурчал старик, отвернувшись к стене.
Влад наблюдал за действиями девушки. Кто она? Почтальон? Медсестра? Внучка Лазаря? Дед, помнится, одинок… Симпатичная. Что она делает в этой глуши, почему в город не подалась?
— Уяснили? — голос Вари заставил очнуться.
Влад машинально кивнул.
Девушка быстро собралась, в дверях обернулась:
— До завтра!
— Не мотайся сюда больше, — сердито сказал старик, — он сделает, не хитра наука.
Влад набросил на плечи куртку, вышел вслед за девушкой. Во дворе ждал красный снегоход.
— Откуда такое чудо? — спросил Влад.
— Жених подарил, — ответила Варя, усаживаясь, — чтобы я в сугробах не тонула зимой.
Она не торопилась заводить мотор, смотрела, щурясь от белизны, на ветви елей, хлопала длиннющими ресницами.
— Скоро свадьба? — зачем-то спросил Влад.
Варя обернулась:
— А вы совсем меня не помните?
— Должен?
— Первый раз, когда приехали, не на тот автобус сели, я вас на подводе до Кузьминок подвозила.
Влад чему-то обрадовался:
— Пять лет назад? Да как же тебя узнаешь? Пацанка совсем была.
— Чего вдруг — пацанка! Семнадцать мне как раз тогда стукнуло, — девушка наклонилась к резвящемуся около её ноги псу: — Ну-ну, отойди, дружок, поеду.
Взревел мотор, вскоре замелькали между стволов красные всполохи — снегоход умчался. Через минуту вернулся Колчедан, мельком взглянул на Влада, исчез в будке.
Незаметно подкрался вечер, позёмку сменила метель. Всю ночь за окнами выло, гудело и вздыхало. Влад почти не спал, изредка задрёмывал, проваливаясь в снежную мглу, но тут же возвращался обратно к нездоровому сопению деда Лазаря и шороху сверчков за давно нетопленной печью. Думалось о Варе. Чем-то она занозила сердце — острым взглядом или нарочитым пренебрежением? Владом всегда интересовались женщины, он был с ними неизменно любезен, шутил всегда удачно, но оставался верен своей Любушке даже после того, как она оставила его. Первые годы после смерти жены дамы раздражали своей живостью и попытками напроситься в утешительницы. Теперь раздражение сменилось равнодушием. Влад, представляя рядом с собой кого-либо, невольно сравнивал с Любашей, и сравнение всегда было не в пользу живых. Новая знакомая стояла обособленно, точно картина, на которую наткнулся, уже покинув галерею. Её не хотелось анализировать, а только любоваться. Быть может, потому, что девушка вовсе не претендовала на сердце Влада?