Ушел вождь Акан Смелый Тигр, ушел не обернулся. Сжималось сердце от боли, от гнева, от страха. Больно за себя, на себя и гневался, что не уберег Делайю, что не распознал змеи в Хориде, а страх был за дочь воина Ракеша.
Хоть и устал с дороги, отдыха тело жаждало, да душе покоя не было. Шел, перед глазами картины одна страшнее другой. Словно наяву представлял Делайю растерзанной, а из пещеры выходят черные волки, довольные, сытые… Зарычал Акан Смелый Тигр, взревел зверем раненным. Никто не смел бросать вызов племени Черного Волка, да не зря почитали Акана смелым. Шел вождь племени Белого Тигра, шел да о делах ратных думал. Уважают племя Белого Тигра и друзья и недруги, коли призовет — выступят с ним… да не супротив Черных Волков же! Остановился, головой мотнул злые мысли прогоняя, в дом свой вошел пустой — разбежались рабы, попрятались… страшен в гневе Акан Смелый Тигр. Грозен в гневе Акан Смелый Тигр, да пойдет супротив гордости, с дарами пойдет в племя Черного Волка, и если откажет ему Рырг Непобедимый, тогда вызовет его на бой Акан Смелый Тигр и выяснят воины кто сильнее! А сердце болело, ранило тупой болью, все тяжелее было дыхание. Как ни тяжело на душе, а стареет Акан Смелый Тигр, день без остановок коней мчали воины племени, и коням отдых нужен и ему — без души оставленному.
Скрипнула половица, несмело вошла наложница из рушев, на колени опустилась Осире. Смотрит вождь на тело ладное, на косы, словно из чистого золота, на губы что дрожат, слезы сдерживая. Красива Осире, добра безмерно, воле послушна… когда-то подарком от Хориде была… Вспомнил о Хориде, черной змеей тоска в сердце вползла.
— Знала ли ты, Осире? — спросил холодно, с ненавистью на рабыню глядя.
— Не со мной, с Линессой говорила Хориде, — шепчет рабыня, сама дрожит от страха, — не знала я…
Тяжело дышит Акан, да произносит глухо:
— Отныне свободна ты, Осире! Хозяйкой над рабами будешь.
Вскинула голову девушка, в глазах слезы радости, смотрит преданно как верный пес на хозяина. Усмехнулся Акан… иного взгляда желал, о других глазах думал…
Скрипнула дверь, вошел воин правой руки, с тоской на вождя смотрит, видит Аржа, что не орел пред ним, не коршун, а ворон бескрылый.
— Что с Хориде, вождь?
— За ворота, — устало приказал Акан, — прочь от племени Тигров. Прочь от меня…
В племени Белого Тигра ворота с заходом солнца затворялись, ибо несет день гостей званных, а ночь непрошенных. Стоит жрец у ворот, со скрипом воины ворота сводят, да за воротами воет от горя Хориде. Белугой воет, волчицей, хрипит голос криком сорванный, ручьем текут слезы нескончаемые. Стоят жены у колодца, да не желают криков слышать. Уж коли жена, что принесла в племя дитя хоть единого, приняла бы в дом свой Хориде — осталась бы жена вождем отвергнутая. Осталась бы в племени за детьми приглядывать, в помощь старым женщинам бы осталась. Да молчат женщины, ни одна слова в защиту Хориде не говорит. Нет больше Хориде доверия, боятся за детей своих женщины, ни одна слова не сказала.