Он медленно опустошил свою чашку под завистливым взглядом судьи Ди, старательно вытер усы, улыбнулся, будто что-то вспоминая, и продолжил:
— Я, знаете ли, и сам начинал уездным судьей! Правда, успел послужить только на одном посту, потому что написал доклад о судебной реформе, и меня сразу повысили до наместника на юге, а потом перевели сюда, в эту самую провинцию. Времена тогда беспокойные были, как раз Девятый принц восстал, двадцать лет назад. А сейчас мы с вами сидим в его старом дворце. Да, Ди, время летит. Ну а потом я опубликовал критические заметки на труды классиков и был произведен в чтецы Императорской академии. Был допущен сопровождать его величество в августейшей ревизионной поездке по западным провинциям. В этом путешествии я сочинил свои «Оды на горах Сычуань». До сих пор полагаю, Ди, что это мое лучшее поэтическое произведение.
Академик чуть ослабил ворот своего платья, обнажив толстую, крепкую шею, и судья вспомнил, что в молодости его собеседник был также известен как борец и мечник. А тот взял со стола раскрытую книгу.
— Вот, нашел тут у Ло на полках сборник стихов советника Хвана о сычуаньских пейзажах. Он путешествовал по тем же местам, что и я. Очень интересно сравнивать наши впечатления. Его версия довольно хороша, хотя... — Он склонился над страницами, а потом покачал головой. — Нет, эта метафора не кажется мне верной... — Неожиданно вспомнив о госте, он поднял глаза и с улыбкой проговорил: — Мне не стоит утомлять вас этим, Ди. Без сомнения, до ужина у вас еще множество дел.
Судья Ди поднялся. Академик тоже встал и, невзирая на протесты гостя, настоял на том, чтобы проводить его до двери.
— Я получил от нашей беседы истинное наслаждение, Ди. Мне всегда интересны воззрения молодых чиновников. Они, так сказать, заставляют посмотреть на все свежим взглядом. До вечера!
Судья Ди поспешил в сторону правого крыла, потому что его пересохшее горло настоятельно требовало чашечку чая. В открытую галерею выходило множество дверей, но он напрасно заглядывал в каждую из них, ища слугу, который мог бы отвести его в покои придворного поэта. Наконец его взгляд упал на худого человека в выцветшем сером халате, который кормил золотых рыбок у гранитной чаши в конце галереи. Еще на нем была плоская шапочка с тонкой красной отстрочкой. Это наверняка был один из слуг его коллеги. Судья подошел к нему и спросил:
— Скажи, где я могу найти достопочтенного Чана Ланьпо?
Тот поднял голову и с головы до пят окинул судью взглядом странно неподвижных глаз с тяжелыми веками. Потом нерешительная улыбка искривила его тонкие губы над тонкой жиденькой седеющей бородкой, и он невыразительным голосом сказал: