Здесь, в этом диком месте, стояла удивительная тишина, не слышно было даже голосов ночных птиц. Единственными звуками тут было стрекотание цикад да негромкое шуршание, что порой доносилось из густого подлеска.
— А танцовщица-то отважная девушка, — пробормотал судья. — Тут и средь бела дня, пожалуй, жутковато!
Вдруг он остановился и крепче сжал свою палку. Из темного куста прямо на его пути донеслось фырканье, и с высоты примерно двух чи[2] над землей на него уставилась пара зеленоватых глаз. Судья быстро подобрал камень и швырнул его в том направлении. Глаза исчезли, листья зашелестели, потом опять все стихло. Значит, тут действительно водятся лисы. Они никогда не нападают на людей, мелькнуло в голове у судьи, но его тут же поразила другая, тревожная мысль. Он вспомнил, что многие лисы и бродячие собаки поражены бешенством, во всяком случае, так говорят. А бешеная лисица нападает на всякого, кто попадется ей на глаза.
Сдвинув на затылок шапочку, судья удрученно подумал, что, возможно, слишком поспешил, отправившись в путь безоружным. Сейчас очень пригодился бы меч или, еще лучше, короткая пика. Но его обувь была из толстой кожи, а палка казалась очень ухватистой, поэтому он решил продолжить путь.
Вскоре тропка стала шире. Сквозь редкие деревья он увидел большой унылый пустырь, залитый лунным светом. Пологий склон, поросший бурьяном и усеянный крупными валунами, поднимался к черной громаде разрушенного храма. Его внешняя стена в нескольких местах обвалилась, и слишком тяжелая изогнутая крыша сильно провисла. Где-то на середине склона темная лисья тень ловко вспрыгнула на валун и уселась там. Судья четко видел ее заостренные уши и длинный пышный хвост, животное показалось ему слишком крупным для обычной лисицы.
Он некоторое время вглядывался в темные развалины, но не увидел там ни света, ни каких-то иных признаков жизни. Вздохнув, судья продолжил путь по извилистой тропе, выложенной по краям камнями неправильной формы. Приблизившись к лисе, судья вскинул свою палку, животное, грациозно соскочив с камня, скрылось в темноте, и лишь по колыханию травы можно было догадаться, где примерно оно находится.
Судья остановился в воротах, чтобы разглядеть передний дворик, весь заваленный мусором. У подножия стены лежали трухлявые балки, и в воздухе витал слабый запах разложения. В углу на высоком гранитном постаменте находилось каменное изваяние сидящей лисицы в натуральную величину. Красный лоскут, обернутый вокруг ее шеи, был единственным признаком человеческого присутствия. Сам храм оказался одноэтажным квадратным зданием, сложенным из больших кирпичей, которые потемнели от времени и заросли плющом. Его правый угол совсем раскрошился, именно там крыша опасно провисла, а черепица частично обвалилась, обнажив толстые черные балки. Судья поднялся по трем гранитным ступеням, постучал палкой в решетчатую дверь, и кусок сгнившей резной древесины упал вниз с треском, прозвучавшим очень громко в неподвижном вечернем воздухе. Судья подождал, но из развалин не донеслось ни звука.