Перед нами зияла черная таинственная дыра ушной раковины. Легкий сквознячок пушил волосы.
Сержант бежал к нам, выбрасывая вперед тонкие, как у борзой, ноги:
— Любимые мои, клюковки, ягодки-черешенки, ах, проказники, ах, озорники!
— Вперед! — снова скомандовала Мария-Луиза, и мы скатились в зияющую черноту.
Все обошлось. Царапины и отлетевшие пуговицы не в счет. Из дырок на потолке били тонкие лучики света. Они натыкались на балки и фермы — скелет Гулливера.
По «ребрам» запрыгал лучик фонарика.
— Где вы?.. Ау!.. Отзовитесь, мои хорошие… Аушеньки! Ауньки!.. Аушки!
Сержант в отверстии, черный силуэт на фоне голубого неба, присел на корточки и поехал вниз.
Мы бежали между колоннами и балками, стараясь не встретиться с жестким железом.
Вокруг нас прыгало пятно фонарика. Круглое, продолговатое. Больше, меньше…
— Постойте, детки… Куда вы, от папочки?.. Мне и не угнаться… Ах, шустры… Шустры…
Он был совсем рядом. Ноги его, выкидываемые вперед, безошибочно находили точку опоры.
Отталкивались и приземлялись. Отталкивались и приземлялись.
Мария-Луиза дернула меня за локоть и утянула в туннель. Сержант проскочил. Голос его затих вдали…
Мы пошли по туннелю и вышли в огромную пещеру. Что это? Легкие? Желудок?
Раздался грохот мотоциклетных моторов.
Ударил свет фар. В жутком реве просвистели мотоциклисты. Хохот перекрывал рев двигателей.
— Темно здесь и грохот сильней, — сказала Мария-Луиза. — Вот они и носятся. Родители им еду сбрасывают. Прямо в люк. На площади «Верхнебашенной». Очень своими неудачными детьми гордятся.
Пещера кончилась, стало совсем темно. Мы шли по скользкому проходу. Со всех сторон капала вода…
Вдали мелькнул огонек. В отсветах свечи — кучерявая борода. Рука с кистью, палитра…
Мы приблизились. На ржавом металле — белые снега, огромные снегири, розовые кошки.
— Здесь?! В темноте?! — удивились мы. — Такие картины?
— Краски, — улыбнулся художник. — Они. Проклятые. Мерзкие. Невезучие. Ха-ха… Они… Ха-ха… Не выносят… Ха-ха!!! Света не выносят…
Он поднес к картине свечу… С легким шипением вздулись пузырьки, и кусок картины исчез. Сквозь лапки снегиря проступило железо…
— Ха-ха!.. Видели… А?! А красочки?.. А?.. Краски!.. Красюлечки…
До нас дошло. Светлые разводы — это картины.
Все здесь расписано. Везде картины. Они будут здесь. Всегда… И никто никогда не увидит их. Ни один человек!
Нас долго преследовал хохот художника.
Не терпелось выйти наружу, на солнечный свет.
Но где выход?! Где?!
…Опять мы шли узким туннелем. Трубы. Трубы.
Теперь горизонтальные. Все ниже потолки. Мы идем, согнувшись, почти ползем…