Я живо берусь за дело. Прикладом автомата торопливо разбиваю телефонное оборудование, ломаю телеграфный аппарат и переливающийся разноцветными огоньками пульт управления. Сквозь отверстие, выцарапанное в синей краске, которой замазано большое окно, я вижу часть перрона: мелькают черные силуэты, люди дерутся, но я не могу разобрать, кто свой, а кто чужой. Из клубов пара, как из бездонной пучины, с величайшим, смертельным усилием вырывается женщина с непокрытой головой. Рот у нее широко раскрыт, но ее крика я не слышу. Медленно, как во сне, бежит она в мою сторону. Возможно, что она меня видит и устремляется ко мне, рассчитывая на мое заступничество. Длится это одно мгновение, но, прежде чем она исчезает, я успеваю заметить детскую ямочку на ее подбородке.
Над моей головой лопается стекло и трещинки разбегаются лучами. Стеклянные клинья, подкрашенные рыжим светом, падают на разбитый пульт совершенно беззвучно, как в вязкую почву болота. Ладонь у меня в крови, кровь медленно стекает между пальцами. Я отступаю на середину дежурки. Теперь железнодорожники лежат на полу. Я хватаю стальной ящик с кассовой выручкой и выбегаю в зал ожидания. Смотрю на часы с живой дрожащей каплей крови на циферблате. Прошло всего четырнадцать минут.
С перрона вваливается Сокол. Он тащит на спине связку винтовок, как плотник тащит свои инструменты. Я громко окликаю, но голос мой до него не доходит, да и сам я себя не слышу. Тогда я загораживаю Соколу дорогу и сую ему в руки кассу. Ничего не поняв, он берет ее, и со своим тяжелым грузом ковыляет к выходу.
Сквозь выбитые окна зала ожидания видно, как над перроном стелется пар и загораются долгие красные огни пулеметных очередей. Кто-то упрямо тычется головой в оконную раму, а потом оседает где-то в вечерней темноте. Между буферами то и дело просовывается обнаженная рука, как будто указывая кому-то верное направление.
Вдоль поезда теперь бежит отделение Серого, которое должно обеспечить тылы станции. Я снова смотрю на часы. Восемнадцатая минута боевых действий. Я стараюсь взглядом поторопить секундную стрелку. Одно мгновение мне кажется, что механизм часов остановился, но нет, волосок стрелки, едва заметно подрагивая, совершает круговое движение по своему участку циферблата.
Бегу к выходным дверям: там какой-то человек вжался в угол скамейки, заслоняясь расползающимся от старости черным мешком. Рядом с ним я вижу спину маленькой девочки, спрятавшей голову в железный ящик для мусора. У человека с черным мешком круглые от ужаса темные глаза и белые зубы на фоне синеватых мясистых губ. Он приветствует меня улыбкой, но это только судорога страха, напряженного ожидания конца. Гримаса эта резко меняет его лицо, стирает знакомые черты, которые я запомнил, когда они выражали горечь и раздражение.