Я выхожу на неровно замощенную улицу у станции. Испуганная извозчичья лошадь несется прямо на забор и, сломав его, в брызгах пены кружится по холму, стиснутому кольцом перелеска.
Глухую стену обступившей меня тишины теперь нарушают редкие выстрелы и взрывы.
Я скрываюсь в перелеске и наугад иду на юг. Я слышу отдаляющуюся винтовочную пальбу, которую перебивают автоматные очереди. Слышу также мерное, спокойное пыхтение локомотива, равнодушного свидетеля человеческой вражды.
Потом я пересекаю железную дорогу, поляну, на которой мы провели несколько часов ожидания, и попадаю в лес, редкий, тихий, чуть слышно шелестящий голосами ночи. Кто-то догоняет меня, кто-то хрипит, с трудом переводя дыхание. Я оборачиваюсь. За мной пустота, черные деревья в мутном мраке. Вот оно что — я слышу свое собственное дыхание. Останавливаюсь, опускаю голову и долго выплевываю из себя колючую усталость.
Выхожу на Смоленский тракт. Во рву прячутся какие-то люди.
— Стой, кто идет?
— Старик, — бормочу я почти шепотом.
— Пароль?
— Щит. Отзыв?
— Меч.
Я валюсь в ров между все еще возбужденными людьми. Прижимаюсь к окаменевшему откосу и жду, пока сердце замедлит и выровняет свой ритм.
— Сержант, ну и нахватали мы оружия и боеприпасов. А четыре вагона были набиты солдатами.
— Сборный поезд, сержант. В товарных вагонах — ящики до крыши. Времени не хватило, чтобы их разбить. Может, масло везли?
— Если бы у нас были повозки, так мы бы запасли даже оси.
Замешательство, кто-то заряжает винтовку.
— Свои, свои. Сокол вернулся с минерами.
— Вы заложили мину? — спрашиваю я.
Ему трудно говорить, и он кивает головой, причем так, словно по-крестьянски кланяется мне до самой земли.
Мы выходим на тракт и ждем.
— Не взорвется, — говорит кто-то. — Они только бабам умеют закладывать.
— А где Корвин? — спрашиваю я. — Корзин!
— Здесь он, — отзывается чей-то голос. — Вон там, под деревом, его рвет.
Над станцией взметается гора огня, и секунду спустя мы слышим глухой стон взрыва. Кто-то из моих парней зашатался и сел посреди лужи, извергая ругательства.
— Ну, молодцы. Грохнуло так, словно слон пукнул.
Они уже снова смеются, но совсем по-иному, чем перед боем. Один закуривает сигарету, другой жует украденную краюшку хлеба, третий расстегивает штаны, звеня пряжкой пояса.
Я подхожу к одному из них, скорчившемуся у дерева. Кладу руку на его согнутую дугой спину.
— Корвин. Ну, Корвин, как сошло?
Он плотнее прижимается к дереву и не отвечает.
Тогда я неловко похлопываю его по спине и возвращаюсь на дорогу.
— Все пришли?
— Не хватает четверых.
— Тсс, кто-то идет.