— Ну и что с того? — мрачно спросил партизан.
— Я не знаю, — ответила пани Мальвина. — Вот такой вот чудной мир.
Путевой мастер кашлянул.
— Будем здоровы.
Мы выпили, а остатки выплеснули на пол, черный от грязи. По стеклу застучали первые капли дождя. За окном сразу потемнело.
— Зима идет, — низким голосом сказал Ромусь.
Пани Мальвина энергичным взмахом руки поправила жабо.
— Зачем грустить, зачем думать о завтрашнем дне. Сегодня праздник нашей Регинки, наполняйте стаканчики.
Регина подперла подбородок кулаками и смотрела куда-то поверх моей головы на стену, оклеенную газетами, стену, всю в щелях и прогнивших сучках.
— Зато свадьбу справлю, какой свет не видал, — задумчиво сказала она. — Сошью платье до самого пола со шлейфом на три метра, закажем мессу в костеле, заплатим за все свечи и у главного алтаря и в каждом нефе, заплатим за красный ковер через весь костел и за орган и чтобы кто-нибудь на скрипке играл «Ave Maria». Закачу свадьбу на пять дней, этого на все хватит. Такой свадьбы ни у одной девки не было, наверное, ни у одной не было и не будет. Повсюду пройдет слух о Регине, это венчание люди будут вспоминать и много лет спустя. Правда?
— Правда, детки, правда, — быстро сказала пани Мальвина. — Ешьте, пейте, не стесняйтесь.
Мы не можем жить без шампанского… —
внезапно запел по-русски пан Ильдефонс.
— Тсс, бесстыдник, молчи, — зашипела пани Мальвина и ловким движением поймала брата простым нельсоном. — Он слабый, у него в голове все перемешалось. Дайте какую-нибудь одежку, я укрою хворенького.
— Что он поет? — спросил путевой мастер. — Я этого никогда не слышал.
— Ты еще много чего не слышал, но услышишь, — многозначительно сказал партизан.
— Крупа, я вас насквозь вижу.
— Ты думаешь, она за тебя выходит по любви?
Пани Мальвина поспешно, но немножко искусственно засмеялась.
— К чему любовь, к чему этот разврат? Они люди серьезные, им это не подходит. Это юнцам можно стрелять глазами, вздыхать, тратить время на прогулки и флирт. А людям солидным — грешно. Из этой вашей любви никогда еще ничего путного не получалось. Только богопротивное сладострастие, разнузданность, а потом слезы и горе.
— А я во всех борделях от Эльбы до Порт-Артура побывал, ага! — глухо отозвался Ильдефонс Корсак из-под спецовки путевого мастера.
Пани Мальвина в отчаянье навалилась на него всем телом.
— Спи ты, кикимора, довольно тебе брехать при чужих людях. Пожалуйста, дорогие, ешьте, пейте. Пан Добас, в стаканчиках пусто.
Партизан лягнул ногой дверь, и она распахнулась с резким стоном. В будку ворвался холодный ветер и разогнал плотное облако табачного дыма. Регина перевела взгляд на окно, в его неровном косяке, как в раме, виднелась косо срезанная долина, луга, покрывшиеся после наводнения пластами ила, пенящаяся и сердитая река. Косметика на лице Регины растаяла в духоте тесной будки, блестящие волосы потускнели, взгляд у нее был усталый и неподвижный.