Ведь он все еще оставался одним из детей ночи. Древним. Мощь его анха была все так же велика, как и прежде, даже после того, как Аралишгаль лишила его половины темного божественного наследия. Вторую половину он разделил с Меланией, но и после этого в нем оставалась часть короля вампиров, убитого им много веков назад, и полная мощь Реджинальда Вечного Крика.
Это было много. Тьма, струящаяся в его крови, почти ничем не отличалась от той, которую он потерял. Она так же быстро залечила раненную Ландером ладонь, и от ожога уже не осталось даже следа.
Казалось, что все было как прежде.
Однако прямо сейчас, рядом с Меланией, как никогда раньше Элиас ярко осознал, в чем разница.
Он был жив.
Жив.
Его сердце билось по-настоящему и могло в любой момент остановиться от какой-нибудь пустячной раны, несовместимой с человеческой жизнью. И хотя он все еще оставался сильнейшим из вампиров, он больше не был бессмертным.
Однако все это оставалось где-то на задворках его сознания. Сейчас он думал совсем о другом. Сжимая в руках хрупкое тело некромантки, зацеловывая каждый его миллиметр, срывая стоны с ее мягких губ, распахнутых как лепестки розы, он был невероятно счастлив. И не думал о том, что через пару часов это все может закончиться.
Потому что это не должно закончиться… никогда.
В тот миг некромантка вырвала его из темного плена размышлений, зарываясь в его волосах, пытаясь забрать инициативу в свои руки и расстегивая его рубашку. А Элиас еле слышно рассмеялся, ловко укладывая ее на импровизированную постель из травы, изолированной от холода и грязи пологом Тьмы. Затем обхватил тонкие женские запястья, задирая их высоко над ее головой.
Он целовал Меланию до умопомрачения, до потери сознания, до стонов и криков, которые не могли проникнуть сквозь колдовской шелк шатра, навсегда оставаясь внутри него. И когда он вновь стал с ней одним целым, осознал, что отныне всего мира ему будет мало, если рядом не станет его некромантки.
Только его некромантки…
В какой-то момент Элиас взглянул в глаза девушки, что смотрела на него, жадно хватая воздух влажными разгоряченными губами, и увидел в них отражение собственных кроваво-алых радужек.
Опустив веки, вампир резко выдохнул, вспоминая, что все еще оставался для Мелании нежитью. Все еще ощущал запах крови, чувствовал жажду, хотя теперь она была и на десятую долю не такой иссушающей, как прежде. Она не застилала взгляд, не мешала думать. Не пыталась управлять его сознанием.
Но Элиас в этот момент впервые не хотел, чтобы Мелания видела его прежним. Не хотел, чтобы она ощущала его слабость, с которой он прекрасно мог бороться.