— Не искушай меня, девочка, — ответил он, опустив голову и взглянув на нее сверху вниз. В кроваво-алых глазах колыхалось что-то черное и пугающее.
— Пожалуйста, — громко сглотнув ком в горле, ответила Мелания, глядя в эти глаза, от которых ей становилось все страшнее. — Помоги…
— Я не вмешиваюсь в бой, — ответил он настолько холодно и ядовито, что по спине некромантки прокатилась ледяная дрожь. — И за это уже стоит сказать мне спасибо. Элиас…
Он вдруг перевел взгляд на черную каверну, у которой дрались двое древних. Почти вся та чудовищная магия, которую они использовали, будто нарочно втягивалась в центр этой огромной ямы, делая ее все глубже и скапливаясь на дне странным, пугающе темным озером. Некромантка никогда не видела такого: чтобы Тьма была столь концентрированной, что превращалась в жидкость.
Судя по всему, это была общепринятая у вампиров предосторожность — чтобы не разрушить все вокруг. Вряд ли даже самому Анджею хотелось, чтобы его замок рассыпался как карточный домик, погребая под собой всех присутствующих и его в том числе. Но даже остаточных всполохов Тьмы хватало, чтобы стены дрожали и трескались, от колонн откалывались куски, а Меланию то и дело отшвыривало ударными волнами.
— Элиас погибнет, если ты не поможешь, — выпалила некромантка и сжала руку Фиреля с такой силой, что у человека наверняка остались бы синяки. Но древний вампир этого даже не заметил. Он снова перевел мрачный взгляд на девушку и ответил:
— По-твоему, я хочу, чтобы погиб кто угодно, только не Элиас?
Мелания застыла, чувствуя, как холодеют кончики пальцев.
— Я не влюбленная девочка, — продолжил он. — И смерть любого древнего для меня… неприятна. Они для меня ближе, чем братья. А Амадея — больше, чем сестра… Если у тебя есть родственники, — добавил он задумчиво и вдруг опустил взгляд, — ты можешь понять.
Слова застряли у некромантки в горле.
Да, она могла понять.
— Только со своими близкими ты прожила сколько? Двадцать лет? Или тридцать? — приподнял бровь он. А затем закончил: — А я со своими — пять сотен лет.
Мелании вдруг стало ужасно горько. Потому что теперь ей казалось, что она и впрямь не имеет права его о чем-то просить.
Она опустила голову, и по ее щекам скатились две крупные слезы. Девушка быстро смахнула их и проморгалась, не позволяя им снова появиться. А затем посмотрела на вампира и твердо проговорила, назвав его по имени так, словно имела на это право. Словно они были старыми знакомыми:
— Иногда приходится выбирать даже между близкими, Фирель. — А затем, лихорадочно вздохнув, добавила, не зная, сработает ли то, что она собиралась сказать: — Подумай сам, в каком мире ты хочешь жить. В том, где ты каждый день будешь ощущать чужую боль и страх, зная, что это в том числе и твоя вина. Или в том, где люди будут улыбаться тебе, зная, что ты не причинишь им зла.