Принадлежать. Быть его частью. Ощущать холод и тьму, вливающиеся в меня из его глаз. Отдаваться, открываться — отдавать. И вот в этот миг, в миг, когда я понимаю свое не менее извращенное, чем у Люция желание, меня накрывает сильнейшим головокружением.
Я как будто меняюсь с ним местами. Теперь я не принимаю боль, а причиняю ее. Вхожу собой — своей яростью и своей тьмой, присваиваю, заполняю, сливаюсь. Мне нравится причинять боль — и чувствовать ее отражение. С каждым ударом себя — в себя — я чувствую, что получаю все то, что отдаю. Меня — нет. И есть — только я.
Это не заканчивается удовольствием. И даже оргазмом не заканчивается, хотя наши тела производят все нужные спазмы, подергивания и жидкости. Но нет сладости и наслаждения. Есть — разрядка. Как ударившая молния, копившая заряд много часов. Сухой электрический треск, выламывающие мышцы и кости судороги, жадный поцелуй, словно мы оба — оба! — ищем еще немного воздуха друг в друге, а вокруг вакуум.
— Охуенно… — выдыхаю я в тот момент, когда наконец могу нащупать границы себя самой, поворачиваю голову и вижу пылающие желтым глаза Макса, который стоит в дверях и довольно долго уже любуется на то, как мы трахаемся.
Не того вампира я назвала извращенцем.
3.18 Немного извращений и одна катастрофа
Хоть это и маленькое утешение, но почему-то мне чуточку лучше от того, что мы так и не разделись — Люций просто расстегнул ширинку, мое платье задрано ровно на необходимую высоту.
Все самое главное произошло не тут, не в месте соединения половых органов. И мы с Люцием переглядываемся, даже не обмениваясь мыслями или образами. Обмениваясь сразу пониманием. Практически всего. И мне достается даже кое-что лишнее, кое-что, что возможно он не хотел бы отдавать. Потому что, когда Макс говорит:
— Ну я же вежливо подождал! Не прерывать же такое… Но Апрель сбежал, и жена его пропала. Общая тревога.
…я знаю, что все идет по плану и к развязке. Все скоро изменится, и изменится так сильно, что мира в том виде, как он был — больше существовать не будет. И если Люция это явно радует, то меня внезапно пугает до судорог и панической атаки. Я просто задыхаюсь. Я не хочу.
— Как это могло случиться? — спокойно спросил Люций, нисколько не парясь тем, что его член все еще во мне. — Ладно, Апрель, он юный вампир, — он подчеркнул слово «юный». — Но жена? И оставила ребенка?
— Да, оставила, — кивнул Макс и задумывается. — Вот это и странно. Почему она сбежала, бросив дочь?
Как будто нам было мало одного постороннего, в комнату стремительно вошел Эшер. Замер, оглядывая все еще немного в процессе нас с Люцием, подняв брови, перевел взгляд на Макса. Тот оскалил клыки.