Было поздно, одиннадцатый час, и все спали. Но полная луна ярко светила сквозь деревья, и было хорошо – тени лошадей скользили рядом с нами, ясные и четкие, и единственным звуком был глухой стук их копыт по утоптанной грязи. Мы ехали два дня, я хлебнул «освобожденной» яблочной водки – только тогда мы не говорили про «освобождение», мы говорили про фуражировку – и уснул в седле, с горном, болтавшимся где-то на поясе. Потом майор толкнул меня, я проснулся – и увидел впереди Белый дом.
– Да, сэр, – сказал я.
Он посмотрел на меня – его эполеты в лунных лучах сияли золотом – и произнес очень тихо:
– Сегодня, парень, мы можем выиграть войну. Мы с тобой. – Майор загадочно улыбнулся и похлопал по черному ящику. – Ты знаешь, кто я?
– Да, сэр.
– Нет, не знаешь. Я профессор. Из Гарвардского колледжа. По крайней мере, был им. Но я рад, что вступил в армию. Большинство этих идиотов не видят дальше собственного носа. Так вот, сегодня, парень, мы можем выиграть войну.
– Да, сэр, – ответил я.
Я заметил, что многие офицеры в звании старше капитана были немного не в себе, особенно майоры. По крайней мере, так было раньше, и я не думаю, что с тех пор что-то изменилось. Даже в ВВС.
Мы остановились возле Белого дома, на краю лужайки, и сидели, глядя на него – огромный старый дом, серебристо-белый в лучах луны. Свет над парадной дверью лился сквозь колонны на крыльце на подъездную дорожку. В восточном окне на первом этаже тоже горел свет, и я все надеялся увидеть президента, но так и не увидел. Майор открыл свой ящик.
– Знаешь, что это, парень?
– Нет, сэр.
– Это мое изобретение, основанное на моих собственных теориях – моих, и больше ничьих. В колледже меня считают чокнутым, но я думаю, это сработает. Выиграет войну, сынок. – Он передвинул рычажок внутри ящика. – Не хочу отправить нас слишком далеко вперед, иначе мы обгоним технический прогресс. Скажем, на восемьдесят пять лет от нынешнего момента или около того. Как думаешь, нормально?
– Да, сэр.
– Ну, хорошо.
Майор нажал большим пальцем маленькую кнопочку в ящике, раздалось гудение, которое становилось все пронзительней и пронзительней, пока у меня не заболели уши. Затем майор убрал руку.
– Ну вот, – сказал он, улыбаясь и кивая, и его заостренная бородка снова запрыгала, – прошло восемьдесят с чем-то лет. – Он кивнул на Белый дом. – Рад видеть, что он до сих пор стоит.
Я посмотрел на Белый дом. Он ничуть не изменился, между большими белыми колоннами по-прежнему лился свет, но я промолчал.
Майор дернул поводья и обернулся.
– Что ж, парень, нас ждет работа. Едем.