— Недавно вылечил одну тяжело больную… Ну, просто клад открыл.
— Что такое?
— Женщина прекрасно владеет немецким языком; образованная, энергичная, и мести к врагу в ней — гора: от рук фашистов погибли ее сынишка, мать… Ну, мы ее посылаем поглубже в Германию, — говорил Громадин, намеренно не произнося имени и фамилии Татьяны.
— Хорошо. Нам это очень нужно. Особенно, когда приблизимся к границе немецкой империи, — одобрил Уваров.
На такие беседы у Громадина ушел не один вечер. Затем несколько дней ему пришлось просидеть в Генеральном штабе Красной Армии, где его подробно расспрашивали о движении материальной и людской силы врага, о том, какое вооружение гитлеровцы стягивают к Орлу, что это за танк — «тигр». Потом его снова попросил к себе Уваров.
Он явился к Уварову, и тот увидел, что глаза у генерала болезненно-красные, и тревожно воскликнул:
— Что с глазами-то у вас?
— От желудка. Шут его знает, что с ним. Но иногда вдруг такие боли поднимутся, хоть караул кричи: сегодня всю ночь не спал.
— Значит, сказались «первые денечки». Знаю: туго приходилось с продуктами.
— Липовой корой питались, мхами. Хорошо, что у меня зубы крепкие: гвозди перегрызут, — пошутил Громадин, хотя ему было вовсе не до шуток: в желудке снова поднялась режущая, острая боль, и лицо болезненно передернулось.
Уваров заторопился, беря трубку телефона:
— Немедленно в Кремлевскую больницу, Кузьма Васильевич. Немедленно.
— Воевать надо, — через силу произнес генерал.
— Нет. Нет. Время еще терпит. Вы ложитесь. Не возражайте. Если товарищ Сталин узнает, что вы не легли в больницу, а я вас не уложил, — обоими останется недоволен. Вы полечитесь, а мы за эти дни кое о чем доложим товарищу Сталину. А может, и решение какое-нибудь будет, — намекнул он на что-то и поджал тонкие губы, видимо боясь, что с них может сорваться лишнее слово.
В Кремлевской больнице Громадин пробыл около четырех недель. И сейчас, шагая к Уварову, с тревогой думал;
«Чего он так долго держит? Ведь уже июнь месяц. Меня там ребята, наверное, заждались, та же Татьяна Яковлевна… Ах, бедная, бедная: записку-то я ее позабыл. Может, сходить в наркомат и расспросить про мужа. Половцева… А он ведь, как помнится, не Половцев, кажется — Пароходов. Да нет, и не Пароходов. Пароходов, Лодкин, Баржов… Что-то на воде, а что?» — Так и не припомнив фамилии мужа Татьяны, о чем, впрочем, не особенно печалился, он через пропускную вошел во двор Кремля.
5
Татьяна вместе с Петром Хроповым и Васей обживали блиндаж.
Вася — все такой же толстогубый, веснушчатый, тихо улыбчивый — достал несколько простынь и отделил угол для Татьяны. Петр Хропов спал на полатях, а Вася устроился на кровати адъютанта генерала.