— Поделишь на живых и мёртвых, — тихо сказал Кулебякин.
— Война, — также тихо произнёс я. — Жертвы можно только уменьшить, но без них даже боги не обходятся.
— Боги? — мужчина странно посмотрел на меня.
— Енто не твово ума дело, мил человек, — опять встрял в разговор Прохор. — Всему своё время.
— А о чём ты хотел со мной поговорить? Ради чего пришёл в лагерь? — перешёл на «ты» вожак пленных.
— Основное я уже сказал. Это подготовка твоих подчинённых к прорыву и удару по немцам изнутри, когда они не ожидают этого. А ещё я хотел взять людей для своего отряда. Бойцов у меня сильно не хватает. Первого попавшего же я брать не хочу. А здесь есть те, кто готов жизнь положить, но уничтожить столько фашистов, сколько получиться.
— Ткни в любого — и он окажется таким, — криво усмехнулся Кулебякин. — Хотя, нет, вру. Многие уже сломались, их убивать станут, так они в ответ сами грудь под штык подставят, желая поскорее отмучиться.
— Я знаю, как таких определить, и точно не возьму их к себе.
— Сколько людей ты хочешь забрать и сколько больных?
— По трое на сани…ну, пусть будет четверо. Итого двенадцать. И примерно пятнадцать тех, кто сможет идти на своих двоих. Пусть недолго и не быстро. Но я их сам хочу выбирать, и потому нужна хотя бы сотня человек для личной беседы.
— Мало, но что ж поделать, — вздохнул собеседник.
Ещё два часа мне пришлось провести в лагере военнопленных, который перед моим уходом стал напоминать разворошённый муравейник: проснулись даже те, кого не будили. А с другой стороны, от холода и голода крепкий сон не заработать.
Число военнопленных пришлось увеличить по просьбе Кулебякина. Вместо двенадцати — такое число я озвучил выше — я погрузил в сани двадцать больных. И ещё восемнадцать взял с собой. Тех, кто мог передвигаться самостоятельно. Уже перед самым отъездом ко мне опять подошёл Кулебякин и попросил взять ещё одного человека. Невысокого роста, неизвестный был одет даже лучше помощника Кулебякина, он имел ватные штаны с ватником, обрезанные валенки, шарф и пилотку. Кстати, шарфом у него было обмотано лицо так, что торчали только одни глаза. Стоило мне взглянуть на его ауру, как я не удержался от тихого возгласа удивления:
— Женщина? Здесь?
— Тихо… не хочу, чтобы об этом узнали остальные. Всего семеро в курсе, кто она такая.
— И кто же? — я опять надавил на него ментальной магией.
— Жена комиссара Вильченко из штаба 128 стрелковой дивизии. Возможно, её муж всё ещё жив. Если немцы поймают её, то могут попытаться сыграть подлую партию против комиссара, — почти мне на ухо сказал он. — Вытащи её, пожалуйста, Киррлис. И передай нашим, кто она такая и что жива.