Так, естественно, не бывает.
Большое, значительное всегда воспринимается с трудом, особенно если новость застает человека посреди беготни, неотложных дел, как обычно и случается. Рутина перетягивает внимание на себя, превращает в мелочь почти все, за исключением событий такого масштаба, когда тривиальные заботы тихо отходят в сторонку. Но каждый день жить в таких масштабах нельзя.
Я затушил окурок и пошел наверх, к Линде, она взглянула на меня с любопытством, когда я открыл дверь.
— Что они сказали?
— Страшно обрадовались. Передавали тебе приветы и поздравления.
— Спасибо, — сказала она. — Мама чуть с ума не сошла. Правда, у нее всегда эмоции через край.
Вечером перезвонил Ингве и сказал, что мы можем взять у них все приданое для малыша. Коляску, пеленальный стол, комбезы и боди, пустышки, брюки, свитера и ботинки, они ничего не раздали. Линда очень растрогалась, а я потешался над ней, что ее сентиментальность возросла в разы за последние недели и начинает выглядеть странновато. Она посмеялась в ответ.
Ее мама регулярно нас навещала, привозила обалденную домашнюю еду, часть которой мы потом замораживали впрок, несколько мусорных мешков, набитых детской одеждой, которые передали дети ее мужа, и коробки игрушек. Она купила нам стиральную машину, и Видар, ее муж, установил ее.
Линда продолжала учебу, я продолжал работать в коворкинге в башне, взялся читать Библию, нашел католический книжный и скупил все, как-то связанное с ангелами, читал Фому Аквинского и Августина, Василия и Иеронима, Гоббса и Бёртона. Купил Шпенглера и биографию Исаака Ньютона, монографию о Просвещении и монографию о барокко, все это кучами громоздилось вокруг меня, когда я писал, стараясь каким-то образом свести все эти идеи и системы в единое целое или подтолкнуть в том же направлении то самое, пока мной не нащупанное нечто.
Линда была счастлива, но в ней то и дело просыпались какие-то глубинные чувства, заставляя всего бояться. Сумеет ли она заботиться о ребенке, когда он родится? А вдруг не родится? Она может его потерять, такое случается. И что бы я ни говорил, что бы ни делал, ничто не могло развеять подобных страхов, — они овладевали ею безраздельно, но, к счастью, потом проходили.
В конце июня мы поехали в Норвегию в отпуск: сперва на несколько дней на Трумёйю, потом в Ларколлен, где мы сняли домик у Эспена и Анны, а оттуда к маме в Йолстер.
Водительских прав не было ни у нее, ни у меня, и я тягал наши чемоданы в аэропортах, поездах, автобусах и такси, а Линда шла рядом, ей нельзя было поднимать ничего тяжелее яблока. В Арендале нас встретил Арвид, он был тоже с Трумёйи, но несколькими годами старше меня и изначально приятельствовал с Ингве, а мы пересеклись в Бергене, где он тоже учился; несколько месяцев назад он гостил у нас в Стокгольме. Он хотел забрать нас в гости к себе домой. Но я знал, что Линда устала и захочет сначала заселиться в снятый нами домик, и, чтобы придать своей просьбе весомости, я практически вместо здрасте сообщил Арвиду, что мы ждем малыша.