Когда все вдоволь нацеловались и напоздравляли друг друга и потихоньку стали расходиться с улицы по домам, Андерс и Хелена вспомнили о своем китайском шаре. Мы оделись и вышли во внутренний двор. Андерс поджег фитиль, теплый воздух медленно стал поднимать шар, и, когда Андерс наконец выпустил шар из рук, он заскользил вверх вдоль стены дома, беззвучный и светящийся. Мы провожали его взглядом, пока он окончательно не скрылся за крышами Эстермальма. Вернувшись в квартиру, мы снова сели за стол. Разговор стал растекаться и рассеиваться, но временами все же собирался воедино; например, когда Линда взялась живописать, как гимназисткой попала на светскую вечеринку — на виллу с огромным бассейном, огороженным гигантского размера стеклянной стеной, сказала Линда и призналась, что в какой-то момент, когда все полезли купаться в бассейн, она, ныряя, ударила ногой по стеклянной стене, а та возьми да и разлетись с грохотом на миллион звенящих осколков.
— Тот звук я не забуду никогда, — сказала Линда.
Вступил Андерс с рассказом о поездке в Альпы, он катался офпист[61], и вдруг земля ушла из-под ног. С лыжами на ногах он упал в расщелину, глубиной метров шесть, вероятно, и потерял сознание. Его вывезли вертолетом. Он сломал позвоночник, и была опасность, что его парализует; немедленная операция, незнамо сколько недель в больнице; время от времени, рассказывал он, у кровати возникал, как во сне, сидящий на стуле отец, и от него разило спиртным.
На этом месте Андерс встал, вышел на середину комнаты и задрал рубашку на спине, чтобы показать нам длинный шрам.
Когда мне было семнадцать, заговорил я, у нас лопнуло колесо на скорости сто километров, мы проскребли боком о фонарь, перелетели через дорогу и приземлились в канаве, чудесным образом не покалечась, при том что машина разбилась в хлам. Но самым ужасным была не авария, а холод, минус двадцать как минимум, а мы в футболках, кроссовках и пиджаках, мы же возвращались с концерта Imperiet, и в таком виде торчали несколько часов на шоссе, ночью, посреди Телемарка, пока сумели поймать попутку.
Я налил коньяку Андерсу, Гейру и себе, Линда зевнула, Хелена начала историю, произошедшую с ней в Лос-Анджелесе, но вдруг где-то в доме заорала сигнализация.
— Что за черт? — удивился Андерс. — Противопожарная?
— Сегодня Новый год, — напомнил Гейр.
— Надо выходить из квартиры? — спросила Линда и устроилась поудобнее на диване.
— Пойду посмотрю для начала, — сказал я.
— И я с тобой, — вызвался Гейр.
Мы вышли на площадку. Дыма не было. Но звук раздавался с первого этажа, и мы побежали вниз. Над лифтом горела лампочка. Я потянулся и заглянул в стеклянное окошко в двери. Кто-то лежал в лифте на полу. Я открыл дверь. Русская соседка. Она лежала на спине, задрав ноги на стену лифта. Одета празднично, на выход: черное платье с какими-то пайетками на груди, чулки телесного цвета и высоченные каблуки. Увидев нас, она рассмеялась. Я рефлекторно взглянул сначала на ее ляжки и черную перемычку трусов между ними, а уж потом перевел взгляд на лицо.