— Теперь ты можешь больше никогда ничего не бояться, — сказал я.
— У меня самой такое же чувство, — ответила Линда.
Постепенно они обе заснули, а я все никак не мог ни успокоиться, ни угомониться, мне все хотелось что-нибудь сделать. Видимо, реакция на то, что сам я ничего сегодня не сделал. Я спустился на лифте вниз и сел на холоде на улице, закурил и позвонил маме.
— Привет, это Карл Уве, — сказал я.
— Как у вас дела? — спросила мама. — Вы в роддоме?
— Да. У нас родилась девочка, — сказал я, и голос у меня сорвался.
— Ооо! Девочка! Как прекрасно! С Линдой все хорошо?
— Да, все хорошо. Все отлично. Все как и должно быть.
— Поздравляю, Карл Уве! Как чудесно!
— Да, — сказал я. — Слушай, я хотел просто тебе сказать. Я еще завтра позвоню. Я пока… не очень еще…
— Понимаю, — сказала мама. — Линде привет и мои поздравления.
— Обязательно, — пообещал я и повесил трубку.
Позвонил маме Линды. Она расплакалась. Я зажег сигарету и рассказал теперь ей. Снова нажал отбой и позвонил Ингве. Закурил новую сигарету, с ним болтать было легче, и я несколько минут ходил под фонарями по парковке, прижав телефон к уху, и ничуть не замерз, хотя на мне была только легкая рубашка, а на улице минус десять как минимум; нажал отбой, некоторое время озирался вокруг, в надежде заставить то, что меня окружало, соответствовать тому, что было у меня в душе, потерпел фиаско и стал ходить туда-обратно, раскурил новую сигарету, бросил ее через пару затяжек и побежал ко входу, подгоняемый мыслью, что там наверху они! В эту самую минуту они здесь, они спят в комнате наверху! Линда спала, положив малышку на себя. Я постоял, посмотрел на них, потом достал свой блокнот, зажег лампу, сел на стул и попробовал описать, что произошло, но тщетно, получалось слишком глупо; встал и пошел в телевизионную комнату, обнаружил внезапно, что надо прикнопить на доску с датами рождения детей розовую кнопку за Ванью Прекрасную, тут для девочек были розовые кнопки, а для мальчиков — голубые; подошел и воткнул ее, еще пару раз прошел коридор туда-обратно, спустился вниз выкурить еще сигарету, две, как оказалось, поднялся в комнату, лег, не уснул, потому что во мне что-то открылось, внезапная восприимчивость ко всему, и мир, в центре которого я находился, наполнился смыслом. Разве можно уснуть?
Нет, в конце концов я уснул.
Все было до того новым, и непривычным, и хрупким, что просто одеть ее казалось большим проектом. Пока Хелена, приехавшая забрать нас на машине, ждала внизу, мы полтора часа упаковывали Ванью, но увидев, как мы выходим из лифта, Хелена рассмеялась и спросила, правда ли мы хотим в такой холод нести ребенка на улицу без верхней одежды?