Вода в гавани была черного цвета. Небо обложено сплошными низкими облаками. Из-за тонкого слоя снега на земле все вокруг казалось еще обнаженнее и жестче, вероятно потому, что снег стер из природы последние остатки цвета. Все музейные здания на острове когда-то были военными объектами, это по-прежнему чувствовалось, все как на подбор приземистые и замкнутые, — они выстроились вдоль небольших неезженых дорог или застыли в конце открытых прямоугольных площадок, очевидно бывших плацев.
— Хорошо вчера было, — сказала Линда и обняла меня.
— Да, — кивнул я, — было хорошо. Но ты правда хочешь еще одного ребенка сразу?
— Да, хочу. Но шанс невелик.
— Я уверен, что ты беременна, — ответил я.
— Так же точно, как ты был уверен, что Ванья будет мальчиком?
— Ха-ха!
— Ты так радуешься, — сказала Линда. — А вдруг это правда? Вдруг у нас будет еще ребенок?!
— Будет, — сказал я. — А что ты на это скажешь, Ванья? Ты хочешь сестренку или братика?
Она подняла лицо и посмотрела на нас. Потом повернула голову и подняла руку в сторону трех чаек, они качались на волнах, плотно прижав крылья к телу.
— Тям! — сказала она.
— Да, — кивнул я, — вон там. Три чайки!
Один ребенок — такой вариант я вообще не рассматривал, два тоже мало, они слишком зациклены друг на друге, спаяны, но три, думал я, это идеал. Тогда у детей численное превосходство над родителями, есть много разных вариаций союзов и они банда. Идею скрупулезно планировать подходящий момент с точки зрения нашего удобства и идеальной разницы в возрасте между ними я презрительно отвергал, мы тут все же не бизнес-план составляем. Я хотел положиться на волю случая, позволить ему произойти — и иметь дело уже с его последствиями. Разве не это и есть жизнь? Когда я гулял с Ваньей по улицам, кормил ее, мыл-переодевал, а по сердцу молотком било страстное желание жить по-другому, то я имел дело с результатами собственного выбора и с обязанностью сжиться с ними. Не было никакого другого выхода, кроме старого испытанного: потерпеть. Что при этом я омрачал жизнь окружающих, было лишь очередным последствием, и его тоже следовало перетерпеть. Если у нас родится еще ребенок, что неизбежно произойдет рано или поздно, даже пусть Линда сейчас не беременна, — а потом, столь же неизбежно, еще один, — станет ли это большим, чем чувство долга и желание, чем-то своевольным и самодовлеющим? А если нет, то что мне тогда делать?
Быть там, делать что должно. Только за это мог я держаться, это была единственная зацепка и единственная точка устойчивости в моей жизни, но выбитая в камне.