Постепенно я тоже кое-чему научился. Так наорать на человека, как я только что вопил на русскую, всего год назад для меня было абсолютно невозможно. Но в случае с ней скандал, понятное дело, примирением не разрешится. Дальше возможна только эскалация. И что?
Я схватил четыре синие икейские сумки с грязным бельем, я совершенно про них забыл, вынес в коридор, обулся и громко сказал, что иду вниз стирать. В дверях комнаты показалась Линда.
— Прямо сейчас? Они уж скоро придут, а мы еще не принимались за готовку.
— Времени только половина пятого. А следующее свободное время в постирочной — в четверг.
— Хорошо, — сказала она. — Мы друзья?
— Да, — кивнул я, — конечно.
Она подошла ко мне, мы поцеловались.
— Пойми, я тебя люблю, — сказала она.
Из гостиной приползла Ванья. Уцепилась за Линдину штанину и встала.
— Привет. Забыли тебя? — сказал я, поднимая ее. Она просунула голову между нашими, и Линда засмеялась.
— Ну хорошо, — сказал я. — Пойду запущу машину.
Я спускался по лестнице, неся в каждой руке по две сумки. Тревожную мысль, что и так непредсказуемая наша соседка теперь еще и глубоко обижена, я гнал прочь. Ну что может случиться самого страшного? С ножом она на нас не накинется. Месть исподтишка, вот ее почерк.
На лестнице никого, в коридоре никого, и в постирочной никого. Я включил свет, отсортировал одежду в четыре кучи: цветное сорок градусов, цветное шестьдесят, белое сорок, белое шестьдесят, запихнул две кучи в две огромные машины, засыпал порошок в выдвижные пеналы на панели, запустил и пошел домой.
Там Линда включила музыку, диск Тома Уэйтса, выпущенный, когда я уже успел остыть к нему, поэтому никаких особых струн в моей душе диск не задевал, так, типичный Уэйтс. Линда как-то переводила его тексты для стокгольмского спектакля и говорила, что это была одна из самых приятных и много давших ей работ, и сохраняла живое, чтоб не сказать глубоко личное отношение к его музыке.
Она принесла бокалы, приборы и тарелки и составила все на столе. Здесь же лежала скатерть, по-прежнему сложенная, и стопка мятых матерчатых салфеток.
— Надо ее погладить, наверное, — сказала Линда.
— Если мы собираемся стелить, то надо. А ты не можешь заняться этим, а я пока начну готовить еду?
— Хорошо.
Она достала из чулана гладильную доску, а я пошел на кухню. Вытащил продукты, поставил чугунную сковороду на плиту, включил огонь, налил немного масла, почистил и нарезал чеснок. Тут зашла Линда и вытащила из шкафа разбрызгиватель. Потрясла его, проверяя, есть ли в нем вода.
— Ты готовишь без рецепта? — спросила она.