Константин. С.-Петербург, 13 октября 1820 года
Виельгорский совсем здоров. Ты жалеешь о невесте, а она давно ему отказала. Заговорили было, что опять дело идет на лад, но, видно, это пустое. В нем все принимают большое участие, а мать Строганову не хвалят за неделикатный поступок. Тут точно что-то кроется, только до сих пор никто проникнуть не может в тайну: видно, что Боголюбова здесь нет.
Константин. С.-Петербург, 14 октября 1820 года
Звать гостей, чтоб видеть Татищеву, – это по-московски. Сперва звали только на стерляди. Впрочем, правду сказать, есть что и посмотреть. Ламсдорф сказывал, что ты его подозревал в гасконстве, но теперь признал его опять доблестным рыцарем. О Виельгорском перестают говорить. Его брат приехал. Теперь весь город сожалеет о добром Павле Михайловиче Арсеньеве, которого называли Поль-Мишель и который на этих днях умер. Жаль его, был прехороший человек.
Что за шум! Вбегает Вася Голицын как сумасшедший. «Что с тобою сделалось?» – «Обнимите меня, поздравьте меня! Все кончено!» – «Да что же?» – «Помолвка прямо сейчас состоялась!» Ну, слава Богу! Это меня чрезвычайно обрадовало, а он в чрезвычайном восхищении, да и есть от чего. Свадьба будет по возвращении государя. То-то князь Сергей Иванович запрыгает! Я уверен, что он не выдержит, приедет сюда. А тетушка-то! Вот как Бог всем добрым людям пособляет. Графиня Строганова желает, чтоб я с нею познакомился, и я на этих днях к ней и к старухе Голицыной пущусь с визитом. Хоть я и не охотник до больших бояр, но тут нельзя, надобно ехать. Будущим супругам отделали прекрасный покой в доме у матери; тем лучше: Голицыну не надобно заботиться теперь о найме и отделке дома, на что бы множество пошло денег, а у нас их не гораздо.
Константин. С.-Петербург, 16 октября 1820 года
Прусский мемельский почт-директор Голдбек назначен своим правительством для переговоров со мною по предмету почтовой корреспонденции и скоро прибудет сюда.
Я жду его с уверенностью; а с австрийцами моя негоциация остановилась, доколе получу разрешение на мое донесение и мнение насчет их предложений.
Герцогиня Берри, по моему мнению, поступила геройски в родах своих. Тут женщина всякая желает скорее перейти опасную минуту; она же останавливает действие природы и ожидает свидетелей, чтоб доказать, что родила сына и что он еще с нею соединен. Для кого же она это делает? Для народа, который бы должна ненавидеть. Черта прекрасная, но описание слишком подробно в газетах. Что делается из этих газет? Даже и описание прекрасной черты почти читать нельзя. Она наперед родов просила акушера, если путь пойдет дурно, то жертвовать ею и спасти ребенка. Она подлинно женщина с духом и с высоким чувством. Неужели не восчувствуют это французы!