Поведение Патриции можно было бы не принимать во внимание, поскольку у татуированной леди могли быть свои причуды относительно одежды, но войдя в гостиную они прошли мимо мужчины, направлявшегося в сторону ванных и «гнездышек» — и одежды на нем было еще меньше, чем на Патриции — на одну змею и множество картинок. Он приветствовал их традиционным: «Ты — Бог», и пошел дальше. Еще одно доказательство в гостиной — обнаженная женщина, лежащая на кушетке.
Кэкстон знал, что во многих семьях принято расхаживать дома нагишом, а здесь была «семья» — все братья по воде. Но он не мог сделать выбор между вежливостью, требовавшей от него снять свой символический фиговый листок… и уверенностью, что не окажется в идиотском положении, если сюда войдут совершенно одетые незнакомые ему люди. Черт, он начинает краснеть.
— А как поступил бы ты, Джубал?
Харшоу удивленно поднял брови.
— По-твоему, я должен быть шокирован, Бэн? Человеческое тело часто может быть привлекательным, столь же часто оставляет гнетущее впечатление, и никогда не важно perse. Итак, Майк, ведет свое хозяйство с нудистским уклоном. Мне кричать «Ура!» Или плакать?
— Черт побери, Джубал, легко быть Олимпийцем. Но я никогда не видел, чтобы ты снимал штаны в обществе.
— И не увидишь. Я грок ты руководствовался совсем не скромностью. Ты страдал от патологического страха оказаться смешным — невроз с длинным, псевдо греческим названием.
— Чушь! Я не был уверен, что это прилично.
— Нет, это вы несете чушь, сэр — вы знали, что прилично… вы боялись очутиться в глупом положении… или страшились быть застигнутым в галантном рефлексе. Но я грок у Майка были причины ввести такой обычай — у Майка всегда были причины.
— О, да. Джил рассказывала мне.
Бэн стоял в фойе, повернувшись спиной к гостиной. Он держал руки на шортах и не мог заставить себя сделать решительный шаг. Вдруг, чьи-то руки обвили его талию.
— Бэн, дорогой! Как замечательно!
И тут же Джил оказалась в его объятиях. Горячие, жадные губы прижались к его губам, и он не мог порадоваться, что не успел раздеться. Она больше не была «Матерью Евой» и одела наряд жрицы. Тем не менее он был счастлив, держа в объятиях живую, теплую, гибкую девушку.
— Ей-богу! — воскликнула она, прервав поцелуй — Мне не хватает тебя, старая ты зверюга. Ты — Бог.
— Ты — Бог — согласился он — Джил, ты прелестней, чем когда-либо.
— Да — признала она — Церемония помогает мне в этом. Я прямо вся затрепетала, поймав твой взгляд во время разрядки!
— Разрядки?
— Джил имеет ввиду — вмешалась Патриция — конец службы, когда она приняла вид Матери Всех, Mater Deum Magna, Ребята, я должна бежать.