И понял, что почти полностью израсходовался. Легкие работали тяжело, сердце с силой гнало кровь по сосудам… И еще эта ядовитая, удушающе жаркая атмосфера. Нужно было предпринимать защитные меры.
Когда его пульс упал до двадцати ударов в минуту, а дыхание сделалось почти неуловимым, он тщательно исследовал себя, чтобы убедиться, что пока его внимание было отвлечено, не начался процесс разделения. Когда он был полностью удовлетворен, он переключил часть второго уровня на охрану и ушел в себя. Было необходимо восстановить вес многообразие происшедших событий, чтобы сделать их понятными для себя, оценить их и отложить в памяти, иначе они поглотят его.
Откуда начать? С того, как он покинул дом, поддерживаемый теми, другими, которые были теперь птенцами одного с ним гнезда? Или с того, как он очутился в смятом пространстве? С того, что на него вдруг нахлынула лавина огней и звуков, воспринятая им как сводящая с ума боль? Нет, он не готов к анализу этого воспоминании. Назад, назад, и даже не к первой встрече с теми, другими, которые оказались теперь своими. И даже не к тому времени, когда начала подживать рана от первого грок, что он не такой, как птенцы его гнезда… К самому началу, к самому гнезду.
В его мыслях не было земных понятий. Английский, которому он только что выучился, был примитивен, примитивнее даже, чем тот, на котором торгуются на базаре индиец и турок. Смит пользовался английским так же, как пользуются шифровальными таблицами — работа и долгая, и нудная. Теперь же его мыслеабстракции и полумиллионолетней, совершенно чуждой человечеству культуры, были настолько далеки от земных понятий, что перевести их было совершенно невозможно.
В смежной комнате играли в криббедж доктор Таддеус и Том Мэчем, приставленный к Смиту вместо медсестры. Таддеус все время косил одним глазом на свои датчики и счетчики. Когда мигающий огонек изменил частоту с девяноста двух пульсаций в минуту до двенадцати и стал мигать все реже и реже, доктор рванулся в палату Смита. Мэчем дышал ему в затылок.
Пациент лежал в мягкой оболочке гидравлической кровати и, похоже, был мертв. Таддеус рявкнул:
— Доктора Нельсона!
— Слушаю, сэр! — отозвался Мэчем. И добавил — Как насчет трясуна?
— Доктора Нельсона!
Мэчем бросился вон. Врач осмотрел пациента, не прикасаясь к нему. В палату вошел пожилой доктор, ступая с неуклюжестью человека, долго пробывшего в космосе и еще не успевшего привыкнуть к земному тяготению.
— Что у вас, доктор?
— Дыхание, температура и пульс пациента пропали около двух минут назад, сэр!