Я начал движение к дверям имперских покоев, и люди принялись расступаться передо мной.
Из-под локтя камергера выскользнул тип в серой мышиной накидке. К груди он прижимал объемистую кожаную суму, откуда торчал медно сияющий раструб. Явный врач, клистирная трубка. Камергер поднял руку, и перед ним сразу же выстроилась шеренга людей в серых, белых и синих накидках. В руках они сжимали разнообразные врачебные инструменты. Пока Накрау Диос думал, какого врача выбрать, я нагло подступил к самым дверям и бросил взгляд в покои Эквериса Растара.
Меня поджидало разочарование. Я увидел небольшую, богато отделанную комнату с закрытыми дверями в противоположном ее конце. В комнате под распахнутым витражным окном находилась пустая лавка, а с другой стороны на тумбе из розового мрамора, под прозрачным колпаком, схожим с тем, из-под которого я добыл мандат архканцлера, лежала боком ко мне круглая золотая штуковина с полированной деревянной рукояткой. Печать? По-моему, эта штука выглядела именно как печать. Она была не крупной, с кулак, но выглядела внушительно. Во всяком случае, этой печатью можно было без всякого труда проломить чью-то черепушку. Узор на печати изображал пятилучевую корону с камнем, венчающим центральный луч. От камня расходились лучи святого сияния.
— А-а-а-а, — донеслось из покоев короля. — Больно-о-о… Боль… но-о-о-о-о…
Кричал, несомненно, старик: голос был немощный, хриплый.
Мое волнение немного ослабло: по крайней мере, у императора не приступ стенокардии — его переживают молча. Что-то другое его мучает. Может быть, почечная колика? Боль от колики дикая, поскольку идет камень. Снимается спазмолитиками. Или не снимается, если спазмолитиков под рукой не имеется… Отпоят ли императора местными снадобьями?
— Изверги-и-и-и… — надрывался августейший монарх. — Свет Аш… Ашара-а-а… помощи!.. Усмирите… уберите мои боли-и-и! Приказываю-ю-ю..!
Накрау Диос ткнул жирным пальцем сразу в двух докторишек, затем увидел меня, и взгляд его, доселе огненный и твердый, стушевался. Он пропустил врачей внутрь, пробормотал что-то невнятное и захлопнул дверь перед моим носом. Я поймал за грудки врачевателя в мышиной накидке и деловито подтащил в темный угол.
— Что болит у императора?
Врач, похожий на вяленую грушку-дичку, до того он был тощ и морщинист, смерил мои регалии и лицо взглядом суслика и пискнул. Он узнал архканцлера, я уже привык, что все в Варлойне читали «Мою империю».
— У господина императора изволят болеть большой палец на левой ноге.
Я непонимающе поднял брови и, видимо, лицо мое приняло суровое выражение, ибо лекарь поторопился объяснить, изрядно побледнев: