***
Том еле выбрался из завала. Все тело ныло, синяки и ссадины на коже образовывали сложный и почти сплошной довольно страшненький узор.
Какая магия… Тут действовало только то, на что были способны его кости, мышцы, сосуды и нервы. И да, доставалось им знатно. Едва он перевел дух, как полез в сумку за новой порцией обретенного наследства. Очень непокорного и хлопотного наследства, надо сказать. Тому частенько казалось, что замок Певереллов имеет собственный разум, что он сам по себе — личность, которая изучает «хозяина», решая, допускать ли дальше. И тот решил не доставать пока ничего, кроме небольшого пергамента с его собственным рисунком.
Странные вещи он получил за последние трое суток, что провел… а, кстати, где он их провел? Нарисованный им план этажей и комнат все больше напоминал какой-то гордиев узел, но все же, как следует рассмотрев его в пыльном световом луче, Том смог сориентироваться и устало побрел к выходу. Смыв грязь и напившись из родника на склоне, он быстро перекусил, толком не понимая, чем, — съедобным, и ладно. И вот на ровной траве (словно это настоящий английский газон, а не поляна среди криволесья под холмом) засияла первая находка — почти идеально круглое бронзовое зеркало в оправе из восьми лепестков, таких же бронзовых, но в то же время словно живых — упругих, гнущихся, но не ломающихся… Том слегка поцарапал поверхность ножом, почему-то чувствуя себя осквернителем, но стоило всего раз закрыть и открыть глаза, как следы исчезли.
«Извини… Но что ты и кто ты? Как мне узнать?» — пронеслось в его мыслях.
И, словно в ответ, по твердой, идеально отполированной бронзе (а бронзе ли?) прошла рябь, как по воде. И Том увидел… себя.
Еще довольно молодого мужчину с разлохмаченными волосами, следом пыли на скуле и глазами, горящими от предвкушения очередной тайны или очередного открытия. Все равно, любые тайны для него обязаны перейти в разряд открытий. Знаний. Понимания. А рябь все шла и шла, а он не мог оторваться от отражения, в котором видел, нет, Видел… Сначала себя самого, каким он бродил по замку. Как он попал туда впервые. Как хотел плюнуть на жалкую лачугу, доставшуюся в наследство.
Время летело вспять… Первый крестраж, дневник, отчего-то вызвал дрожь неприятия. Учеба. Приют. Дамблдор, и снова — дрожь…
Он кричал, рождаясь… А потом исчез в абсолютной темноте. Это — смерть?
Надо же. Не страшно.
Но темнота понемногу расступалась, и он снова видит…
Мать и отца. Чувствуя вихри их эмоций — чуждых, но все же отзывающихся в нем.
Зеркало словно раскололось на половины матери и отца. Благополучного сына-наследника и всеми попираемой дочери-прислуги.