– Что Вы Здесь Делаете? Кто Вы Такой?
А я не знаю, что я там делаю и кто я такой. Я решаю отбросить эмоции и попытаться сориентироваться, прежде чем появится Владелец… Короче, вместо того чтобы орать «где я?», остыньте, осмотритесь, и тогда вы приблизительно выясните… Вас там не было в Начале. Вас там не будет в Конце… Знание о том, что происходит, может быть лишь поверхностным и относительным… Что я знаю об этом пропащем молодом желтолицем джанки, существующем на неочищенном опиуме? Я пытался ему внушить: «Как-нибудь утром ты проснешься с собственной печенью у тебя на коленях», – и как надо обрабатывать опий-сырец, чтобы он не был обыкновенным ядом. Но глаза его стекленеют, и он ничего не хочет знать. Таковы джанки, большинство их, они не хотят ничего знать… и вы ничего не сможете им доказать… Курильщик ничего не хочет знать, ему бы только курить… И героиновый джанки ничуть не лучше… Строго на игле, а все прочее – от лукавого…
Так что, сдается мне, он до сих пор сидит там, в своей испанской вилле двадцатых годов, что близ Танжера, и пожирает необработанный мак, полный дерьма, камней и соломы… все подряд, из страха что-нибудь упустить…
Писатель может написать только об одном: о том, что непосредственно воздействует на его органы чувств в тот момент, когда он пишет… Я всего лишь записывающий прибор… Я не смею навязывать вам «историю», «фабулу», «сценарий»… Поскольку мне удается напрямую регистрировать определенные стороны психического процесса, то не исключено, что у меня ограниченная функция… В развлекательном жанре я не выступаю…
«Одержимость» – так это называют… Порой тело вдруг оказывается во власти некой сущности – очертания дрожат в желто-оранжевом желе, – и руки так и чешутся распотрошить идущую мимо шлюху или придушить соседского ребенка в надежде справиться с хронической нехваткой жилья. Можно подумать, обычно я в своем уме и лишь изредка бываю не в себе… Неправда! Никогда я не бываю в своем уме… Никогда, то есть я целиком и полностью одержим, но почему-то в состоянии предотвращать опрометчивые поступки… Патрулирование – вот фактически мое основное занятие… Сколь бы надежна ни была Охрана, я всегда отдаю приказания где-то Снаружи и всегда нахожусь Внутри этой желеобразной смирительной рубашки, которая изнашивается и растягивается, но неизменно обновляется, опережая каждый шаг, каждую мысль, каждый порыв, отмеченные печатью пристального наблюдения со стороны…
Писатели толкуют о болезненно-сладком запахе смерти, тогда как любой джанки скажет вам, что у смерти нет запаха… и в то же время есть – запах, от которого перехватывает дыхание и стынет в жилах кровь… бесцветный незапах смерти… невозможно дышать, чувствуя его розовыми извилинами и черными кровяными фильтрами плоти… запах смерти – это, несомненно, и запах, и полнейшее отсутствие запаха… отсутствие запаха сразу же ударяет в нос, потому что вся органическая жизнь имеет запах… исчезновение запаха действует, как тьма на глаза, безмолвие на уши, давление и невесомость – на чувство равновесия и ориентации в пространстве…