– Потрясающе! – произнес Сандлер. – Обязательно расскажите обо всем этом на пресс-конференции в Сан-Франциско. Точно так же, как рассказали сейчас мне.
Такси завизжало тормозами и остановилось у входа в здание аэропорта.
Берт Сандлер сунул водителю в руку несколько пятифунтовых банкнот и взглянул на часы:
– Доктор Флайт, давайте поторопимся!
* * *
Сидя у окна, Тимоти Флайт смотрел, как огни города скрываются внизу, под густыми тучами. Прорезая пелену дождя, самолет круто набирал высоту. Вскоре он был уже выше облаков, ливень и непогода остались внизу, а вверху было теперь совершенно чистое небо. Лунный свет отражался от вспененных облаков, и ночь за бортом самолета была наполнена мягким, внушающим суеверный страх свечением.
Погасла табличка «Застегнуть привязные ремни».
Тимоти расстегнул ремень, но облегчения это не принесло. В голове у него вскипали и клубились мысли – точь-в-точь как грозовые облака внизу.
Прошла стюардесса, предлагая напитки. Он попросил себе виски.
Его теперешнее состояние было похоже на состояние сжатой пружины. Вся его жизнь изменилась практически мгновенно. За один сегодняшний день он пережил и перечувствовал больше, чем за весь последний год.
Напряжение, в котором он сейчас пребывал, нельзя было назвать неприятным. Он был более чем счастлив, получив возможность стряхнуть с себя скуку и тоску серой повседневности; он вступал в новую, лучшую жизнь с такой же готовностью и быстротой, с какой надевал бы новый костюм. Конечно, ввязываясь в то новое публичное изложение своих гипотез и предложений, он рисковал показаться смешным, снова навлечь на себя все прежние нападки и обвинения. Но был и какой-то шанс на то, что теперь ему наконец-то удастся показать собственную правоту, самоутвердиться.
Принесли виски, он выпил, попросил еще. Постепенно внутреннее напряжение отпускало его.
За бортом самолета, насколько мог видеть глаз, была лишь ночная мгла.
Через зарешеченное окно камеры предварительного заключения Флетчеру Кейлу была хорошо видна улица. Все утро он наблюдал за тем, как возле здания полиции скапливались репортеры. Видимо, произошло что-то действительно из ряда вон выходящее.
Некоторые заключенные обменивались новостями, передавая их от камеры к камере, но ни один из них не желал общаться с Кейлом.
Все другие арестанты ненавидели его. Насмехались над ним, оскорбляли, обзывали детоубийцей. Даже в тюрьме существовало свое деление на социальные классы; и на этой иерархической лестнице детоубийцы занимали самую последнюю, нижнюю ступеньку.