О дивный Новый Свет! (Дынин) - страница 74

И вдруг заболела сначала Сара – которая, впрочем, наотрез отказалась уезжать, несмотря на Лизин приказ, а на следующий день и я. Я попытался сделать вид, что у меня все нормально, но Лиза наметанным глазом определила температуру и вызвала по рации замену. На этот раз пришел «Форт-Росс», меня с Сарой переправили на корабль, а вместо нас санитарами отправились двое из Володиных друзей. На замену Саре прибыл ее папа – хоть Мэри, как я потом узнал, и порывалась приехать лично, несмотря на беременность, матушка Ольга этого, естественно, не допустила. Джон же, как оказалось, знал достаточно мивокского, чтобы спросить, где что болит, и даже понять ответ. Матушка и сама предложила Лизе ее заменить, но та сказала:

– Да ничего страшного, я уже привыкла и знаю всех больных.

В тот же вечер, температура у меня резко подскочила, и меня разместили в одной из кают, служивших теперь стационаром. На столе лежал колокольчик, и, когда мне нужно было в туалет, я в него звонил; приходила одна из сестер и, как это было ни унизительно, помогала мне с этим делом. К вечеру мне стало немного лучше, но начались галлюцинации – сначала вокруг моей головы закружились маленькие ярко-зеленые колибри, а затем в каюту вошла Лиза. Несмотря на мою болезнь, она вдруг забралась на койку и на меня, и меня накрыла волна блаженства. Конечно, мне это привиделось – когда я проснулся с утра, жар спал, и в каюте не оказалось ни колибри, ни Лизы, вот только почему-то на простыне появились следы крови. Я спросил у Ренаты, что бы это могло означать, но она и сама, внимательно осмотрев все мое тело, недоуменно покачала головой – ничего не кровоточило, а, если бы я кашлял кровью, то следы были бы в районе подушки, а не намного ниже.

12. Юрьев день

Лиза вернулась через два дня, одиннадцатого мая. Меня вот-вот должны были выписать, но матушка Ольга решила, что мне пока лучше к ней не приближаться. Да, моя любимая провела полторы недели в обществе гриппозных больных и не заболела, но «ты же знаешь, она ни с кем из них не целовалась». Поэтому ей хоть и позволяли меня изредка – очень редко – навещать, но она всегда одевала марлевую повязку – за этим следили и матушка, и Рената. Она мне рассказала, что за все время, пока она и другие работали в Лиличике, умерла лишь одна старушка – «там ничего нельзя было сделать, болезнь слишком далеко зашла» – зато все остальные выздоровели. А когда я порывался что-нибудь сказать, она с улыбкой прикладывала палец к губам – мол, расскажешь попозже.

Было невыносимо скучно – меня не подпускали ни к какой работе, ни физической, ни даже умственной. Разрешалось лишь читать бумажные книги, и, кроме того, Мэри написала для меня список слов языка мивок в английской транскрипции, который я прилежно штудировал. Впрочем, без знания правил языка не выучишь, а уж без разговорной практики – тем более.