Маню ходил за нею как привязанный, пока Элль исследовала ход и каверну. Она удивлялась собственному хладнокровию: может быть, она была чересчур оглушена навалившимися на нее открытиями и болью, чтобы забиться в истерике, может быть, она просто слишком плохо знала себя, да и в столь экстремальной ситуации до сих пор ей бывать не приходилось.
Она чувствовала на своем лице, казалось бы, совершенно неуместную улыбку, напомнившую ей улыбку бронзового Будды, маленькой статуэтки, которая стояла в комнате для матушкиных медитаций. Элль с завидным, как ей казалось, самообладанием взвешивала в уме имеющиеся у нее возможности: положительные — у нее нет переломов, ей не требуется срочная медицинская помощь; отрицательные… к отрицательным пока относилось все остальное.
Но это не беда. Маню, дышавший ей в спину не вызывал у нее больше никаких будоражащих эмоций — ни боязни, ни ненависти… В конечном итоге все упиралось него — от начала и до конца. Он ее сюда затащил, он в отсюда и уведет. Главным аргументом в пользу ее уверенности была каверна, вернее, не она сама, а маленькое кладбище, устроенное в ней. Обычное кладбище для умерших своих питомцев или случайно подобранных мелких зверушек и птиц, которое устраивают все дети. Она сама занималась самодеятельными похоронами на таком же самодеятельном кладбище, когда ей было десять лет. Единственным отличием кладбища Маню от сотен других таких же было место, которое он для него избрал. Место было необычным, но надо признаться, что Маню тоже нельзя было назвать ординарным ребенком.
Она вернулась в каверну и села у стены, чтобы обдумать дальнейшие действия и дать отдохнуть разбитым болью мышцам. Маню пришел вместе с нею и стал восстанавливать могилку, которую она разрушила, защищая себя, когда схватила пригоршню камней. Он подобрал рассыпанные камешки все до одного, а затем принялся возвращать холмику первоначальный аккуратный вид. Элль наблюдала за ним и, откровенно говоря, мало что понимала: неистовый и неудержимый Маню вел себя как кроткая овечка.
Словно ничего и не произошло там внизу у водопада: не было желания овладеть ею, не было борьбы, не было ничего… Она смотрела, как он трудится, складывая камешки, меняя их местами, хмурит белесые брови, что-то шепчет, разговаривая сам с собой. Наконец камешков не осталось, и Маню, пошарив у стены, подобрал с пола валявшийся крестик из веточек и осторожно воткнул его между камешков. Крестик покосился, и он заботливо поправил перекладины, перевязанные тонкой ниткой.
Почему сейчас он ведет себя с ней мирно? Позабыл о своем желании «поиграть» с ней? Элль в это верилось с трудом: в данный момент она была гораздо доступнее, измотанная и разбитая. По Маню не скажешь, что он понес видимый урон во время борьбы с ней. Может быть, ее нынешнее состояние оказывает на него такое действие? Наверное, она вся в синяках, лицо покрыто ссадинами… Элль осторожно пощупала затылок, на котором налилась основательная шишка, и наткнулась на колтун слипшихся волос. Может быть…