Элль, поморщившись, потерла рукой болевшее горло. Время от времени ей приходилось сглатывать слюну, и каждый глоток вызывал в горле острое чувство рези. Однако боль в горле направила ее мысли в другое русло. Зачем он ее сюда притащил? Она попыталась восстановить ход событий, одновременно предполагая возможную мотивировку действий Маню. Он стал душить ее после того, как она ударила его, причинив сильную боль. Вероятно, он счел ее, потерявшую; сознание, мертвой и решил захоронить в пещере рядом с остальными своими (нет, кто лежал под холмиками из камешков, Элль не знала). Недаром же он заливался над ней слезами. Оплакивал. А когда она очнулась, чуть в пляс не пустился… Маню — хороший! Принес ей книгу и бесполезные пуговицы, которые сам же и выдрал.
Ей следовало предпринять какие-то шаги для собственного освобождения, но какие, она себе не представляла. Требовать, чтобы Маню помог ей покинуть пещеру и вернуться в деревню? На какой ответ она может нарваться? Неизвестно. От Маню можно ждать чего угодно — кто мог подумать, что прогулка, предложенная ему, окончится таким вот образом! Что делать? Сидеть и ждать, как разрешится ситуация? А разрешится ли она в ее пользу? Что собирается делать Маню? Спросить его? Опять же, как он поведет себя в ответ… Её самообладание потихоньку рассыпалось в прах, снова уступая место отчаянию.
Маню, закончив возиться с могилой, подобрался к Элль и сел напротив, сложив босые ноги по-турецки. Элль настолько ушла в собственные мысли, что заметила его только тогда, когда он прикоснулся к ее колену. Она инстинктивно поджала ноги и отстранилась, что стало причиной его огорчения.
— Элль, — жалобно протянул Маню. — Не се…дись. Не делаю п…охо. Нет.
Его жалобный тон шевельнул в ней уже уснувшую надежду на то, что негаданное приключение может окончиться благополучно.
— Маню… — сказала она. Точнее, просипела. — Я хочу домой. Отведи меня домой.
— Нет, — ответил Маню. — Ты уедешь.
Исповедь, услышанная Элль, могла бы заставить прослезиться даже камень. Разговор получился трудным и тяжелым и тянулся долго. Все смешалось воедино: и косноязычие Маню и то, что Элль с превеликим трудом выталкивала слова из себя. Гул водопада мешал: она не могла говорить громко, и ей приходилось повторяться, и не один раз, прежде чем Маню понимал, что она ему говорила. Он так и не смог ей объяснить, зачем, собственно, втащил ее сюда. Начинал рыдать и повторял, что сделал ей «плохо». Это «плохо» было его краеугольным камнем, дальше которого ему сдвинуться не удавалось. А вот почему он не хочет ее отпускать, Элль удалось выяснить. Она уедет, как уехала Римма… Кто такая Римма и почему она уехала, Элль не дозналась, но Маню беспрестанно повторял это имя и, кажется, благоговел, произнося его. Пресловутая Римма, кто бы она ни была, «играла» с Маню, а потом уехала, и он сильно горевал. Он ждал ее, но она не вернулась. А теперь есть Элль, и теперь она будет «играть» с ним — Маню это знает. Нет, сейчас «играть» нельзя, потому что Элль сердится, — он ей сделал плохо. Нельзя играть, когда кто-то сердится…