И тут она заметила, что в пещере стало гораздо темнее, чем раньше. Щель в скале уже на сочилась серым светом. Да ее просто не было видно! Она вскочила на ноги. Наверное, уже наступили сумерки. А сможет ли Маню спуститься по скале в темноте? Если он свалится…
Элль похолодела, представив, что будет, если Маню сорвется со скалы. Из пещеры кричи не кричи — из-за водопада никто ее не услышит. Ее могут искать до морковкиного заговенья, и даже если кому-нибудь из фермеров или жителей деревни известно о пещере, то, прежде чем сопоставят факты ее исчезновения и существования этой пещеры, может пройти много времени… А она даже не удосужилась расспросить Маню… Нет, надо остановить его и оставить в пещере до утра. С его притязаниями она как-нибудь справится. Все эти мысли вихрем проносились у нее в голове, и она уже бежала следом за Маню, надеясь, что успеет. Кричать она не пыталась. Она споткнулась о выбоину в каменном полу тоннеля и упала, больно ударившись подбородком. Поднялась и побежала вновь.
Треугольное отверстие входа было светлее, чем окружавший его камень. И никаких следов Маню. По мере приближения к отверстию Элль замедляла шаг: Маню она не догнала, а свалиться самой ничего не стоит. Она, как и в первый раз, легла на живот, чтобы подползти к самому краю.
Она тщетно пыталась разглядеть Маню, спускающегося по скале. Но было уже настолько темно, что она не видела дальше собственной протянутой руки.
Элль долго лежала и смотрела в темноту, не обращая внимания на холодный дождь, которым орошал ее водопад. Она ждала отчаянного крика, означавшего, что ее надежда на освобождение стала призрачной, как мираж в пустыне. Она лежала там гораздо дольше, чем Маню потребовалось бы для спуска, но так и не услышала вопля или чего-нибудь похожего на истошный крик. Водопад шумел ровно и мощно, и это был единственный звук, который она слышала.
Наконец, когда лежать было уже бессмысленно, она встала и побрела в каверну, убеждая себя, что Маню благополучно спустился.
Иначе и быть не могло. Он конечно же, благополучно спустился: он может лазать по этой скале даже с закрытыми глазами…
Рассвет она пропустила. Проспала, сжавшись в комок у стены каверны. Почти всю ночь Элль не сомкнула глаз: в пещере был лютый холод, и, спасаясь от продиравшего до костей озноба, она бродила от стены к стене, пытаясь согреться. У нее оставался узкий кусочек каверны, где ее не доставали ни промозглая сырость тянущаяся из хода, ни сквозняк, бьющий из щели. Она тщетно куталась в лохмотья, оставшиеся от рубашки, и дробно стучала зубами, как кастаньетами. Дрожь, казалось, заполонила ее всю: и стучали уже не только зубы, а вся она, все ее косточки до единой. Она разогревалась приседаниями, а потом пыталась уснуть, свернувшись у стены в клубок, но вскоре просыпалась закостеневшая, продрогшая и измученная. Она бегала по своему спасительному отрезку от стены к стене, разрушая могилы и проклиная Маню на чем стоит свет. Под собственные сиплые ругательства, сыпавшиеся из больной гортани, и хруст под подошвами до сих пор влажных кроссовок она ожесточилась, вошла в раж и принялась намеренно уничтожать построенное им кладбище. Она упивалась разрушением и, на время забыв о холоде, на ощупь находила могилы и прыгала по могильным холмикам, поддевала ногой камешки и с силой расшвыривала их. Они разлетались по сторонам и бились о стены каменного мешка. Элль даже перестала стучать зубами, так ее захватило чувство мести. Она уже проклинала не только Маню, но и Луазо, предложившего им поездку в Семь Буков. «Там такие водопады», — сипела она, разнося в пух и прах очередное захоронение. «Вот такие водопады.