Рене Ле Бук заказал не только горячего вина, но и большую порцию жареных свиных ребрышек. Когда Элль вошла, он поднялся, вытер рот салфеткой и поцеловал ей руку. Это у него вышло очень непринужденно. Он подождал, пока Элль сядет за стол, и лишь потом сел сам и вернулся к трапезе. Художник вел себя как-то совершенно по-домашнему, будто сидел за столом не в кожаной куртке, а в стеганом халате и тапочках, распространяя вокруг себя атмосферу праздничного ужина в кругу семьи в сочельник. Ему было лет пятьдесят, что подтверждала густая сеточка морщин вокруг глаз. Однако в бороде и остатках шевелюры вокруг лысины седых волос Элль не заметила, а полные щеки выглядывали из-под бороды половинками сочных румяных яблок. На безымянном пальце художника тускло поблескивало золото массивного обручального кольца.
Глоток горячего вина вернул Элль к жизни.
— Ну и попали мы, сказала она. — Как загрохочет, как польет… — Сделала еще один глоток. — Как засверкает…
Словно отвечая ей, окна вспыхнули мертвенным заревом молнии, а следом прогрохотал гром.
— Сильная гроза, — сказал Ле Бук, продолжая орудовать ножом и вилкой. Выговор у него был нормандский.
— А вы на мотоцикле ехали… А вдруг молния? — спросила Элль.
Ле Бук прожевал кусочек свинины, запил его глотком вина и промокнул губы салфеткой. Все это он проделывал так вкусно, что Элль самой захотелось таких же ребрышек.
— Я проехал уже большую часть пути, когда в небе начался тарарам, — ответил он. — Стоило ли возвращаться?
— Как ты? — поинтересовалась Элль у мужа.
— Отхожу понемногу, — ответил Джереми. — Будь это скачки, мы бы с тобой взяли приз.
— Есть приз, — сказал Ле Бук. Он полез во внутренний карман куртки и извлек из него большой продолговатый конверт из вощеной бумаги. Отодвинув с сторону тарелку и стакан, он расчистил место на столе и вскрыл конверт. Внутри оказался плоский пластмассовый пенал. — Итак, я имею честь наградить вас за победу в скачках под грозой по горным склонам…
— А кого мы победили? — спросила Элль.
— Грозу, — ответил Ле Бук, открыл пенал и подтолкнул его к Элль.
— Ты только посмотри, Джереми, — восхищенно проговорила она.
Внутри пенала лежала небольшая акварель. Маленькое озерцо с нависшим над ним высохшим деревом отражало замшелый валун в гуще высокой травы и чистую небесную голубизну, потревоженную лишь крестом высоко летящей птицы.
— Потрясающе, — сказал Джереми. — Просто потрясающе.
Не нужно было быть искушенным любителем живописи, чтобы оценить мастерство исполнения акварели.
— Завидую вам, художникам… — произнес Джереми. — Картины осязаемы, и их можно приносить в дар.