Ничего не подозревая, Дикман говорил:
— До свиданья, сестра, буду рад воспользоваться вашим участием, если болезнь подстережёт меня.
— Я тоже буду рада оказать вам помощь, — с улыбкой отвечала Майя.
— Мой доктор, — продолжал комендант, обращаясь к Фёдору Ивановичу, — почему бы вам не обзавестись телефоном, чтобы я имел приятную возможность иногда позвонить вам.
— Если можно, я буду рассчитывать на вашу помощь.
— Я подумаю, быть может, удастся провести к вам телефон, — пообещал довольный визитом комендант.
Когда нежданный гость уехал, в процедурной послышался умоляющий голос партизанского связного.
— Ох, сестрица, поскорей снимайте эти проклятые банки, всю кровь они из меня высосали, силушки нет.
— Зато, Михалыч, к тебе теперь никакая хворь не пристанет, — расхохотался Зернов. — Приняли мы с тобой, брат, курс лечения, хватит до конца войны.
— Фёдор Иванович, дорогой вы мой, в следующий раз не назначайте банки, придумайте что-нибудь поприятней, — с шутливой серьёзностью упрашивал партизанский связной.
— В следующий раз горчичники ему, — смеясь, посоветовал Зернов.
Фёдор Иванович тоже хохотал. На сердце у него было светло и радостно: всё-таки здорово они обвели вокруг пальца этого чванливого полковника Дикмана, которого гитлеровцы считали способной ищейкой.
На прощание Зернов говорил:
— Если в присутствии самого коменданта мы можем собираться у вас на квартире, значит всё идёт хорошо, лучшего и придумать нельзя. Спасибо, Фёдор Иванович, за выдержку, за то, что умеете вести себя. Телефон проводите, если комендант забудет, напомните ему сами.
В этот же день на приём к Бушуеву пришёл старик, одетый в заплатанный ватник. Сняв с головы потрёпанный треух, он вежливо поздоровался.
— Здравствуйте, папаша, раздевайтесь, рассказывайте, на что жалуетесь, — привычно заговорил доктор.
— Вы-то меня, должно быть, не помните. А я лечился у вас…
— Лечились? — Фёдор Иванович с напряжённым вниманием смотрел на старика. — Постойте, постойте. Операция по поводу заворота?
Старик заулыбался.
— Точно так, Фёдор Иванович. В тридцать шестом это было, осенью.
— Теперь вспоминаю. И живёте вы в Райгородке?
— Точно так. В Райгородке. Ко мне ещё одна часики ваши приносила, серебряные. Я говорю, кому война, кому горе, а кому и воровство.
Фёдор Иванович достал из кармана часы.
— Вот эти?
— Точно! — удивлённо воскликнул старик. — Значит, нашлись часики-то?
— Как видите — нашлись, хотя их никто не воровал у меня. Сам отдал.
— Да, да, понимаю, — закивал головой пациент.
— А теперь рассказывайте, на что жалуетесь?
Старик взглянул на Майю, вышедшую из процедурной.