Полковник не сводил настороженного взгляда с русского врача. Он хотел проникнуть в истинный смысл этой просьбы. Коменданту было известно, что по городу разбрасываются листовки, в которых говорится о бедственном положении пленных. Это озлобляет население, это льёт воду на мельницу партизан и подпольщиков… О эти партизаны и подпольщики! От них ничего не утаишь, они способны видеть даже под землей. Конечно, трудно было скрыть, чем на самом деле занимались пленные в лагере, потому что в лагерные ворота по ночам тягачи затаскивают исковерканные пушки, танки. Мастерские должны работать во что бы то ни стало, фюрер готовит весеннее наступление.
Уловив настороженный взгляд коменданта, Фёдор Иванович с обезоруживающей улыбкой сказал:
— Я думаю, плата за мои визиты в лагерь будет вполне сносной. Если говорить откровенно — мне нужны деньги. Как и где они зарабатываются, это не имеет значения. Я подумываю о своей собственной больнице…
Полковник Дикман поощрительно заулыбался: уж если этот русский врач заговорил о деньгах, значит его можно пустить в лагерь.
Больше того, у коменданта тут же созрел, по его мнению, отличный план: он пригласит фоторепортёра, он заснимет известного хирурга на приёме в лагере военнопленных. Это будет отличная листовка, за которую можно заслужить благосклонность самого рейхскомиссара Геббельса…
— Мой доктор, один раз в неделю вас будут пускать в лагерь, если хотите, с вашей помощницей.
— Едва ли желательно появление женщины в лагере, — возразил Фёдор Иванович.
— Вы правы, — согласился комендант, — это не желательно. Помощника подберете сами, потом мне скажете. Документы вам оформят.
В следующий вторник (вторник был назначен приёмным днём в лагере) Фёдор Иванович впервые подъехал на санках к лагерным воротам. Его уже поджидал здесь, видимо, заранее предупрежденный комендантом офицер. Проверив пропуск, офицер предложил:
— Прошу.
Фёдор Иванович отпустил возницу. Он не знал, сколько времени задержится на приёме. Зачем же зря мерзнуть старику Игнатову.
— Прошу, доктор Бушуев, — опять пригласил офицер и повёл его к узкой калитке, опутанной ржавой колючей проволокой.
Фёдор Иванович увидел равнодушного часового, стоявшего с автоматом на животе под грибком, увидел огромную, как телёнок, овчарку, привязанную к собачьей будке, и вдруг почувствовал какую-то скованность, ноги будто приросли к мёрзлой земле, На какое-то мгновение ему показалось, что стоит только ступить туда, за колючую проволоку, и за спиной навсегда захлопнется эта страшная калитка… А что, если комендант, легко согласившийся пропускать врача в лагерь, сделал это специально, чтобы навсегда упрятать его за колючей проволокой?