— Так что начищай, Иван Епифанович, награды, бери своих разведчиков и крой в путь-дорогу.
Пока танкисты сливали горючее, десантники толкались возле тридцатьчетверок, толковали о том да о сем. У командирской машины сгрудились бойцы отделения сержанта Шилобреева. Это ядро ермаковского разведвзвода. За войну они так сдружились, что порешили единодушно не расставаться до конца жизни, поселиться на реке Шилке и жить сообща на одной улице.
Впрочем, этому решению способствовало еще одно обстоятельство. Никто их не ждет дома. У Ахмета отец погиб на фронте, мать умерла еще до войны, у молдаванина по прозвищу Сулико всю семью сожгли фашисты вместе с хатой. А Санька Терехин даже не помнит родителей — рос у бабки.
А поселиться они решили после войны в деревне Ольховке на родине командира взвода. Даже распределили, кто чем будет заниматься. Филиппу Шилобрееву, как заядлому рыбаку, дали должность бригадира рыболовецкой бригады — чтоб снабжал колхоз рыбой. Саньку Терехина определили в конюхи. А радист Сулико сам себя определил садоводом и пообещал дружкам вырастить над Шилкой такие сады, что ни в сказке сказать, ни пером описать…
Разведчики уже готовы были отправиться в Ольховку, но вот произошла задержка — посылают в Юхань.
— Не поймешь, что творится, — забрюзжал Санька Терехин. — То победа, то обратно на задание…
— Темный ты человек, Саня, и совсем позабыл военную службу, — упрекнул его Ермаков.
Терехин вопросительно посмотрел на командира:
— Почему позабыл?
— Очень просто. Задержал ты, к примеру, на границе матерого диверсанта. Стоит он перед тобой, руки поднял. Что ты будешь делать с ним? Отпустишь домой? А сам подашься пить чай? Так, что ли?
— Жениться он задумал, вот и спешит, — пошутил Ахмет.
— Да, ребята, Саньку оженить придется первым, — деловито рассудил Шилобреев. — Потому что у него неблагополучно с внешним видом. За ним уход нужен.
— Кто за него пойдет? — недовольно съязвил Ахмет.
— Не волнуйся, потом и тебя женим, — успокоил его Филипп. — Всем женки потребуются: скучно без них.
Ермаков, затянувшись махорочным дымом, сказал мечтательно:
— Теперь уж скоро по домам. Может быть, на последнее задание едем. Эх и заживем мы, братцы, в Ольховке. Лучше некуда!
Солдатские мечты оборвала короткая команда.
— По машинам! — крикнул Ермаков, и десантники привычно вскочили на танки.
Дорога была ужасная, вернее сказать, ее не было вовсе. Машины бросало из стороны в сторону, как баркасы во время шторма. Того и гляди перевернешься. Ахмет вцепился в десантные скобы. Сулико подскакивал, как мячик, но бережно держал рацию, боялся, как бы не стукнуть ее о броню. Сам ударишься — заживет, а рации — каюк. Терехин прижался к башне танка. Светлая Санькина челка выбилась из-под каски и трепещется на лбу, вот-вот сорвется и улетит. К Терехину прижался Ахмет. Они, как всегда, вместе, хотя на вид больше ссорятся, чем дружат. Правда, ссорятся незлобиво, чаще всего шутя — для потехи, чтобы повеселить друзей. Многие дивятся: что связало этих совершенно разных солдат? По всем статьям, начиная с внешнего вида, они противоположны друг другу. Терехин — длинный и сухощавый, Ахмет приземистый и плотный. Ахмет — до службы дотошный. Гимнастерка на нем всегда как влитая, подворотничок белее снега. Любое приказание он выполнит в точности, доложит строго по уставу. А Терехин — растопша. То ремень у него на боку, то пуговица оторвана. Когда их посылают куда-либо вместе, Ахмета, как ефрейтора, назначают, естественно, старшим, и уж он в таких случаях до конца использует свое начальствующее положение. То и дело командует: «Красноармеец Терехин, правое плечо вперед!» или «Красноармеец Терехин, в две шеренги стройсь!» Санька только сопит да ворчит себе под нос: «Вот карьерист проклятый!»