К ужасу своей предыдущей личности, под влиянием уроков хранителей я изменилась настолько, что сама стала охранительницей. И, более того, время от времени встречаясь с господином Мартыновым, Мария де Гусман стала вожделеть этого наглого красавчика. Образ Алексея (Покотилова), да и самой Доры Бриллиант, бледнел и размывался в моей памяти. Они оба были несчастными неудачниками: он взорвался на собственной бомбе, она – сгинула в подземельях новой Тайной Канцелярии. Народ, ради которого они отдали свою жизнь, даже не узнал о их смерти. На устах у народа находилась императрица Ольга, мать Отечества, защитница сирых и убогих. Народ радуется, когда нищета сменяется бедностью, а тех, кто вообще потерял всякие законные средства к существованию (вроде просящих милостыню сирот) пристраивают на казенный кошт в специальные заведения военизированного типа: суворовские корпуса – для мальчиков, и екатерининские – для девочек. И некоторые из этих учреждений курирует именно наша организация.
А ведь это настоящий ужас – военное заведение для слабого пола, где девицы, стриженные под бильярдный шар, должны под командой злобных солдафонов маршировать в ногу и тянуть носок. Впрочем, наверное, для кого-то такое существование все же лучше, чем жизнь в подпольном борделе для малолетних или смерть от голода и холода, – по причине того, что иссякли не только законные, но и вообще любые средства к существованию. Бедная еврейская девушка Дора Бриллиант, когда еще была собой, знала множество подобных примеров, неизвестных графине Марии де Гусман – существу настолько нежному и легкомысленному, что оно даже испражняется исключительно воздушными безе. Тем не менее, шло время – и Империя неумолимо менялась, как меняется сбрасывающая шкуру змея. И из-под слезающей сухой мертвой чешуи появлялось такое, что заставляло в удивлении раскрыть рот и Марию де Гусман, и Дору Бриллиант. А ведь между ними – то есть нами – нет почти ничего общего, кроме тела, которое досталось нам одно на двоих.
Однако господин Мартынов не торопился пускать в ход свое секретное оружие, видимо, желая отточить его до бритвенной остроты. Из первого набора я осталась единственной обучающейся; всех остальных давно изъяли из ведения господина Познанского – для того чтобы применить в деле. Марию де Гусман, помимо верховой езды, аристократических манер, искусства соблазнения и бытовых привычек завзятой католички, принялись учить стрельбе из маленького дамского пистолета (эсеровские боевики владели этим искусством на весьма посредственном уровне), а также натаскивать в политических и иных науках. Мой наставник-мучитель всякий раз повторял, что, превращаясь из еврейки Доры Бриллиант в графиню Марию де Гусман, я должна обладать достаточными знаниями, чтобы иметь возможность поддерживать умные беседы на любые темы. Сеньоре Марии де Гусман вменяется искусство пленять людей не столько телом, сколько умом. С марксистом я должна разговаривать как марксист, с охранителем – как охранитель, с интеллигентом – как интеллигент, а с аристократом – как аристократка. Кроме того, поскольку «каждый солдат должен знать свой маневр», мне следует представлять, за что я буду бороться, согласившись на предложение господина Мартынова.