Если бы только я знал, как вписать Джорджию в картину моей жизни, или же себя в ее, возможно, мои тревоги бы испарились. Я знал, что меня нелегко любить. Некоторые цвета преобладали над всеми остальными и отказывались смешиваться.
Но я хотел попытаться. Хотел до дрожи в руках, из которых выпала кисть. Я поднял ее с пола и подошел к мольберту в углу, прислушиваясь к зову холста, а затем начал смешивать разные краски. Что я сказал однажды Джорджии? Какие цвета я бы использовал, чтобы нарисовать ее? Персиковый, золотой, розовый, белый… на маленьких тюбиках, купленных оптом, были написаны более пафосные названия, но я все равно называл их по-простому.
Широкий мазок положил начало линии ее шеи, затем я затенил позвонки вдоль ее изящной спины, добавил светлый локон на золотистой коже. То тут, то там наполнял ее пятнами красок: розовыми, голубыми, коралловыми, словно в ее волосах спутались лепестки.
Затем я почувствовал, как Джорджия подошла ко мне сзади, и вдохнул ее запах, прежде чем обернуться. Она снова надела спортивные шорты, но пыльная толстовка сменилась тонкой белой майкой, а ноги остались босыми.
– Я хотел нарисовать тебя, – пояснил я.
– С чего вдруг?
– Потому что… потому что… – я пытался придумать какой-то другой ответ, кроме как «потому что хотел, чтобы ты стояла неподвижно, а я мог подолгу на тебя смотреть». – Эли хочет, чтобы я нарисовал тебя.
Это не так уж далеко от правды.
– Серьезно? – ее голос понизился, и она чуть ли не робко посматривала на меня. Мне было странно видеть ее такой. Джорджия никогда не была застенчивой.
– Кажется, я припоминаю, что раньше ты хотела, чтобы я тебя нарисовал.
– Я много чего хотела, Моисей.
– Знаю.
И я всерьез вознамерился исполнить все ее желания. По крайней мере те, что в моих силах.
– Эли нравилось рисовать?
Я ни разу не спрашивал, был ли он похож на меня. Но надеялся, что нет.
Она начала было качать головой, но затем остановилась и рассмеялась. И в этот момент я увидел проблеск воспоминания, как если бы заглянул ей в голову. Но оно принадлежало не Джорджии. На подоконнике возник Эли, сидя со скрещенными ногами, и улыбнулся так, будто соскучился по мне. По нам. Взгляд Джорджии смягчился, и она начала рассказывать о том событии, даже не понимая, что я уже видел его во всех красках у себя перед глазами.
– Было поздно. Я работала от зари до зари, не покладая рук. Родители куда-то ушли, а Эли плакал. Он давно уже должен быть спать, но я не успела его покормить и помыть. Я готова была разреветься вместе с ним. Вместо этого я разогрела остатки спагетти и открыла банку персиков, пытаясь успокоить его, но Эли хотел на ужин куриный бульон с толстой лапшой. Я сказала, что он закончился, и пообещала сварить его на выходных. Или бабушка сварит, у нее суп получался лучше, чем у меня. Затем попыталась накормить его остатками спагетти. Но он не хотел их, и все тут, а мое терпение было на грани. Я посадила Эли за стол и начала убеждать его, что это именно то, что он хочет. Налила ему стакан молока, достала его любимую тарелку в форме трактора, положила спагетти в соусе с одной стороны и дольки персика с другой.