А потом я оказался здесь, и мне стало все равно. Все образы просачивались сквозь трещины. Джорджия поддразнивала меня, утверждая, что благодаря этой ломкости мой дар может излиться наружу. Вот он и изливался – выдающийся и жестокий.
Так продолжалось несколько недель. Труднее всего было в тех случаях, когда терапевт или доктор никого не теряли. Да, попадались и такие люди, и мне было некого использовать против них. Сказать, что я взбудоражил все отделение, это ничего не сказать. Они пытались залатать мои трещины таблетками, как всегда, но от них я становился только более ломким. Ни один из их методов не срабатывал – чтобы прекратить видения, им пришлось бы разве что накачать меня препаратами до беспамятства. Поэтому я начал в точности пересказывать все, что видел. Не из благих намерений и не из сострадания. Просто мне было все равно. Я даже не пытался смягчить свои слова, а говорил прямо в лоб, в стиле Джорджии. Как на духу.
Джорджия
У мамы были связи в системе опеки, и она смогла найти для меня Моисея. Вряд ли она делала это из собственных побуждений. Но в чем бы ни крылась причина – может, в сочувствии к проблемным детям, или же из уважения к Кэтлин Райт, – она разыскала его. Чтобы с ним увидеться, нужно было числиться в списке, состоящем из врачей, близких родственников и людей, которых вписал сам Моисей.
Первый раз мама поехала со мной и ждала в приемной, пока наши имена передавали дежурной части в нужном отделении. В здании было много этажей с разными кодами доступа и цифровыми замками. Дальше приемной мы не прошли. Мы не родственники, и Моисей не добавил нас в свой список. Я гадала, навещал ли его кто-нибудь из семьи. Вряд ли. Мама погладила меня по руке и сказала, что это, наверное, к лучшему. Я кивнула, но понимала, что это к худшему для Моисея. И решила в следующий раз приехать без нее.
Я прогуляла школу и поехала на Миртл в Солт-Лейк, чтобы попытаться вломиться к Моисею. Или же организовать побег. Если бы он позволил, я бы точно его увезла.
Прошло целых три часа, прежде чем я добралась туда на своей колымаге. Пришлось ехать по крайней правой полосе, вжав педаль газа в пол, и поглаживать приборную доску, приговаривая Миртл, что ей нечего бояться. Мы же никуда не спешили. Машины и грузовики пролетали мимо меня под хор гудков, водители гневно трясли кулаками. Но главное, что я приехала туда. И на следующей неделе, и на следующей – и так целый месяц. Шли недели, но Миртл так и не преодолела свой страх, а Моисей ни разу меня не впустил.
Наконец на седьмую неделю в приемную вошла женщина и провела меня в комнату для переговоров. Я видела, как в эти комнаты вели родственников. Мой пульс участился, ладони вспотели от предвкушения. У меня были большие надежды наконец-то увидеть Моисея. Мне было необходимо с ним поговорить.