Но я не стал рассказывать об этом доктору. Хотя, наверное, стоило. Тогда я смог бы сказать, что за ее правым плечом тоже кто-то стоит, ожидая ее смерти. Возможно, это напугало бы ее до чертиков, и она оставила бы меня в покое. Но на самом деле за ее плечом никто не стоял, так что я прикусил язык.
Доктор молча ждала, пока я заговорю, и что-то с минуту записывала в своем блокноте.
– Какие эмоции это у тебя вызвало?
Я чуть не рассмеялся. Она серьезно? Какие эмоции это у меня вызвало?
– Грусть, – ответил я со скорбным выражением лица, хлопая глазками. До чего глупый и типичный вопрос.
– Грусть, – сухо повторила она.
– Очень сильную грусть, – исправился я, пародируя ее тон.
– И что ты подумал, когда увидел ее?
Я поднялся со стула и прислонился к стене, полностью заслоняя бабушку от ее пристального взора. Закрыл глаза на минуту и, мысленно протянув руки, слегка развел море. Затем сосредоточился на блестящих черных волосах доктора, собранных в безукоризненный хвостик.
Она задала еще несколько вопросов, но мой разум занимала вода. Мне хотелось найти что-нибудь, что заставит ее убежать с воплями ужаса. Что-то пробирающее до глубины души.
– У вас была сестра-близнец? – внезапно полюбопытствовал я, когда в моей голове возник образ двух маленьких азиаток с хвостиками по бокам и в одинаковых платьях.
– Ч-что? – оторопела женщина.
– Или же кузина вашего возраста. Нет, нет, точно сестра. Она умерла, верно? – я скрестил руки и позволил образам раскрыться в моем разуме.
Доктор сняла очки и хмуро на меня посмотрела. Стоит отдать ей должное, ее было сложно запугать.
– К тебе сегодня приходил посетитель. Джорджия Шеперд. Но ее нет в твоем списке. Хочешь поговорить о ней? – парировала она, пытаясь сменить тему.
При звуке ее имени мое сердце екнуло. Но я отмахнулся от мыслей о Джорджии и стоял на своем.
– Какие эмоции у вас вызвала потеря сестры? – спросил я, не сводя глаз с доктора. – Она тоже была сумасшедшей, как я? Поэтому вы захотели работать с безумцами?
Я округлил глаза и одарил ее фирменной улыбкой Джека Николсона. Она резко встала и, извинившись, вышла.
Раньше я такого никогда не делал. В этом было что-то одновременно странное и восхитительное. Мне просто стало наплевать, верят мне или нет. Ну и что, если меня никогда не выпустят из психушки? Здесь, по крайней мере, безопасно. Пиби больше нет. Джорджия тоже ушла из моей жизни. Уж я об этом позаботился. Это единственное, что я мог сделать для нее хорошего. Она видела, как меня усадили в «неотложку». Я сопротивлялся. Но даже когда перед моими глазами все поплыло и мир закружился, я все равно заметил ее испуганное, испачканное краской лицо. Джорджия плакала. Это последнее, что я увидел, прежде чем все почернело.