Степенью влияния на Путина измеряется сегодня размер политического (и не только) капитала. Путин как Пушкин — это наше политическое все. Он и закон, и справедливость в одном флаконе, а также и тот суд, который их вершит. Там, где Путин, — порядок и свет, где его нет — хаос и тьма. Поэтому правила политической игры сводятся к тому, чтобы «растянуть» Путина на всю Россию, покрыть им как можно большее пространство. В России сейчас не существует «больших» и «маленьких» вопросов, важных или неважных тем. Любой мизерный конфликт, любой пустяковый спор какой-нибудь «милой дизайнерши» с какой-нибудь «прелестной рестораторшей»[19] может привести в этих обстоятельствах к потрясению основ и к тектоническим сдвигам политических пластов, в центре которых окажется все тот же Путин. Короче, мы в очередной раз говорим «Россия», подразумевая «Путин», и, конечно, наоборот.
От «ларька» к «концерну»
Парадокс состоит в том, что «управление Путиным» оказалось делом гораздо более тонким и сложным, требующим более изощренных инструментов, чем до этого «управление Россией», по крайней мере — посткоммунистической Россией.
В общем и целом до самого последнего времени неформальная «понятийная» схема управления Россией в чем-то напоминала управление небольшим кооперативным ларьком. Она была достаточна примитивна. Элита правила страной сообща как собрание дольщиков. Права частной собственности не были четко оформлены. Из кооператива могли при случае и исключить. Пайщики нередко брали на себя исполнение тех или иных административных функций. Сферы влияния делили по-свойски. Кто-то садился на нефть, кому-то доставались «стройки века», а кому-то — только книготорговля. Не обходилось без стычек, могли и «перерешать», то есть перераспределить сферы влияния. Внятной границы между «собственниками» и «администраторами» в этой системе не существовало. Одно плавно перетекало в другое.
Путин заседал в правлении своего кооператива, как князь Владимир восседал с дружиной во главе стола. Здесь самым важным была рассадка: главное — правильно (то есть — ближе) сесть. Структура власти напоминала простую русскую матрешку — ближний круг, допущенные к столу, стремящиеся быть допущенными к столу и так далее. В этом было что-то неуловимо «советско-цековское», недаром рисование схем «путинского политбюро» стало занятием, которое долгое время неплохо кормило многих русских политтехнологов. Сидя внутри самой маленькой матрешки, Путин казался «первым среди равных», но, как теперь выяснилось, его это со временем стало утомлять. Инициатива с установкой памятника князю Владимиру на Воробьевых горах явно запоздала, сегодня в тренде памятники Ивану Грозному губернского масштаба. Кризис не был причиной изменения структуры русской власти, а стал лишь катализатором процесса, который давно назрел.