Революция и конституция в посткоммунистической России. Государство диктатуры люмпен-пролетариата (Пастухов) - страница 154
Однако, начав процесс насильственной структуризации, формализации и институализации своей власти, исходя из тактических политических соображений, Путин стратегически разрушает основы созданной им системы, устраняя ту понятийную гибкость, с помощью которой он до сих пор так успешно выходил из всех политических передряг. Коррупция остается сегодня в отсутствие идеологии единственным эффективным связующим элементом русского мира, его спасительным эфиром. И Путин до сегодняшнего дня умело пользовался коррупцией в целях укрепления своей личной власти. Сейчас же в тех же самых интересах он должен начать бороться с коррупцией, нарушая тем самым общественный договор со старыми элитами. Положение Мюнхгаузена, который пытается вытянуть себя из болота за волосы, кажется более перспективным.
Путинская регулярность вступает в непримиримое противоречие с «понятийностью и чрезвычайщиной», но при этом не может их полностью заменить, так как не является идеологически полноценной хотя бы в той степени, в какой ею была власть позднесоветского периода. Попытка нынешнего режима использовать в качестве идеологического суррогата франшизу русского евразийства обречена на провал, потому что евразийцы потребуют непомерно большое роялти за аренду своего «бесценного дара». Все это рано или поздно приведет к появлению в создаваемой Путиным системе власти глубоких противоречий, неустранимых никаким иным способом, кроме политической эмансипации системы от своего создателя.
Эмпирические наблюдения за эволюцией политической системы посткоммунистической России наводят на мысль о том, что господствующий среди оппонентов режима взгляд о его перспективах является несколько упрощенным. По мнению русских либералов, деградация режима является «линейным» процессом, который будет развиваться по экспоненте до тех пор, пока не достигнет точки распада. Параллельно также «линейно» будет расти сопротивление режиму (конечно, либерально-демократического толка), причем как внешнее, так и внутреннее. В критической точке либо произойдет революция, либо переворот. И в том и в другом случае источником перемен должны стать либо нынешние оппозиционные силы, либо некие «карбонарии» — их тайные сторонники во власти, которые отдадут оппозиции ключи от Кремля.
В принципе и такой сценарий имеет право на существование. Но он как минимум не является единственно возможным. Политически слабея, режим демонстрирует способность к административному (бюрократическому) укреплению. Трудно сказать, как долго это продлится, но благодаря этому процесс деградации режима становится «нелинейным» и в некотором смысле даже творческим. Скатываясь постепенно в пропасть, режим может подолгу «зависать» на обширных «плато стабильности». Не исключено, что, застряв на одном из них, Россия в очередной раз вылетит из исторического пространства-времени в замкнутый «цивилизационный мешок», если и не на все семьдесят лет, как при коммунизме, то все равно на достаточно длительный для одного поколения срок.